Элвис жив

Максим послушно включил воспроизведение в ускоренном режиме, переключая на обычный только те куски, которые вызывали у него интерес.

Вот Катя пьет на брудершафт с Вовцом, и челюсть у того больше не трясется…. Вот Катя и Платон танцуют на столе ламбаду… Катя, не смущаясь, показывает стриптиз… Потом в трусах проходит по номеру Вовец. Его встречает Герыч, он тоже в трусах.

– Ну как она? – спрашивает Герыч.

– Хороший человек, – отвечает устало Вовец.

Потом видны нелепо раскоряченные в потолок женские ноги. Кто-то сладострастно стонет и пищит.

Слышен задыхающийся голос Кати:

– Да! О-о-о! Это и есть… тяжелый… рок… да?

– Да молчи ты, – грустно отвечает ей, шумно дыша, голос Герыча.

Его перекрывает голос Платона:

– А вот и Макс вернулся! Куда тебя носило, Максимильяно? Неужели сломался, устойчивый ты наш? В сортире убирать не требуется?

Все ржут.

Но ответа на вопрос Платона не прозвучало. Да и сам владелец камеры на изображении так и не появился. Надо полагать, просто проигнорировал каверзные вопросы разгулявшейся компании. Если вообще понял, о чем его спрашивают…

Потом цифровуху снова задевают, и она опять некоторое время снимает стену. Слышны звуки обычного пьяного бардака с криками и со звоном стаканов. Потом на дисплее появляется физиономия Зямы.

– А где твой хозяин, подружка? – говорит он.

Камеру снова куда-то кладут, и она снимает дверь, ведущую на балкон… Вот на дисплее снова появляется Зяма, то ли выходящий проветриться, то ли разыскивающий Максима. В номер он возвращается с кривым лицом и ужасом в глазах.

– Там Максик, братцы! Скорее, мать вашу!

Теперь на балкон он выскакивает уже с Платоном. Возвращаются они с совершенно перекошенными физиономиями и, похоже, даже протрезвевшими. Доносятся возбужденные крики и Катин вопль ужаса. Мелькают лица, сменяются мизансцены – видно, камеру то и дело пинают все кому не лень…

Потом процесс съемки упорядочивается – становится видно, как лежащее на диване тело Максима прослушивают и осматривают две женщины в белых халатах. По всем повадкам типичные работники «скорой помощи», борющиеся за жизнь неожиданного пациента… Потом женщины с большим удовлетворением на лицах садятся писать какие-то бумажки.

Слышен голос Платона:

– Катастрофа, парни! У нас опять нет художника по свету!

Наступает напряженная тишина. Только женщины время от времени переговариваются друг с другом.

– Такой молодой, – говорит одна. – Жалко.

Откуда-то доносится едва сдерживаемое рыдание. Надо полагать, Катя…

– Пить меньше надо, – отвечает вторая врачиха, и в голосе ее слышится откровенное осуждение.

Потом белые халаты встают и исчезают из поля зрения камеры.

Слышен голос Герыча:

– Я бы еще понял, кабы на бабе. Святое дело, mors in coitus[3].

Пару минут цифровуха пишет невнятные разговоры – все говорят в присутствии мертвеца едва ли не шепотом.

Потом доносится негромкий шум, и на арене появляются двое мужиков-санитаров довольно мордоворотного вида.

На их физиономиях нарисовано явное сочувствие, но тело Максима они кладут на носилки довольно брезгливо. И уносят прочь. Камера снимает опустевший диван… Потом к ней подходит зареванная журналистка Катя с размазанной по лицу косметикой. Она смотрит в объектив и снова неудержимо рыдает, оплакивая несостоявшееся интервью… В конце концов ее сменяет Платон, этот смотрит в объектив откровенно осуждающе.

– Как же ты меня подвел, Максимильяно! – говорит он. – Старый ты хрен! Не можешь пить – не мучай печень, черт бы тебя побрал!

И выключает камеру.

Максим тоже выключил ее.

Мысли его снова разбежались. В мозг долбилась только одна, раз за разом, снова и снова: «Значит, это правда… Значит, это правда… Значит, это правда…»

Он растерянно посмотрел на Элвиса. Тот ответил ему сочувствующим взглядом, остановил машину, заглушил мотор и коротко бросил:

– Приехали. Кладбище. 

* * *

На парковочной площадке перед воротами кладбища расположился натуральный автосалон высшего уровня. Дорогие машины блестели на солнце, хвастаясь крутостью – своей и хозяев. Как совсем недавно возле предгорицкого клуба, в котором Максим встречался с Бардом. Правда, «бентли» и «роллс-ройсов» тут не наблюдалось. И никто из водителей не разгадывал кроссворды. Все же не развлекаться люди приехали…

– Шоу-бизнес, – с уважением сказал Элвис. – Целыми толпами!.. А ты, старик, оказывается, культовый чувак. У меня-то намного скромней было. И мама на час опоздала. – В голос его прорвалась затаенная грусть, связанная на сей раз с собственной судьбой.

Оба по-прежнему сидели в розовом катафалке, который вся остальная компания, судя по всему, абсолютно не замечала. Во всяком случае, в их сторону никто не бросил ни единого взгляда. И это было весьма необычно. Впрочем, сегодня все оказалось крайне необычным. И теперь, после просмотра видео, Максим больше не сомневался в главной причине этого.

Он разглядывал людей в трауре, продолжающих выходить из навороченных тачек. Мужчины сдержанно пожимали руки, гламурные заплаканные женщины касались друг друга щеками. На многих из присутствующих были черные очки, в руках у всех – цветы. Гвоздики, розы, тюльпаны.