Эйнемида I. Семена раздора.

Этот сладковато-горький запах Кинана помнила с детства: с тех пор, как ей впервые пришлось участвовать в погребальной церемонии, с тех пор, как умерла мать. Она не помнила, как очутилась здесь, но ошибки быть не могло: царская гробница. Ледяной камень обжигает спину сквозь двенадцать слоёв плотного савана, непроглядная тьма саркофага давит на глаза так, что боль кажется настоящей, воздух замерзает в горле, не давая дышать. Не помня себя от ужаса, Кинана сделала яростный вдох, и... проснулась, с облегчением осознав, что могильный хлад оказался предутренним заморозком, инеистыми пальцами ласкающим её обнажённое тело. Просто во сне она скинула укрывавшую её медвежью шкуру, а жаровня, хранящая тепло в покоях, потухла – нерадивый слуга недоложил топлива или взял сыроватый уголь. С ленивой злостью царевна подумала, что надо бы приказать завернуть растяпу в саван и уложить в саркофаг хотя бы на пару часиков. Пусть почувствует на своей шкуре, каково это, глядишь, научится выполнять свои обязанности как следует.

Сбросив с себя остатки сна, Кинана потянулась было за валявшейся на полу шкурой, но внезапно замерла, прислушиваясь. Что-то было не так. Взволнованные голоса в коридоре за дверью, топот ног, словно кто-то пробежал в спешке. Чутьё кричало об опасности, а тут ещё и этот сон...

Ругнувшись, Кинана вскочила с ложа. Чистая одежда лежала неподалёку, аккуратно сложенная. Привычки царевны были известны всем: она спала обнажённой, укрывалась медвежьей шкурой и никогда не позволяла рабыням себя мыть или одевать. Царь относился к этим чудачествам со смехом, а герийцы гордо рассказывали чужеземцам, будто их царевна спит на голом камне, моется в горной реке, питается солдатской похлёбкой и прочие небылицы. Кинана быстро оделась, ругаясь на неудобный женский наряд. Кое-как уложив непослушные тёмные волосы в узел, она воткнула в причёску тонкий бронзовый стилет и вышла в коридор.

Чьи бы голоса ни услышала Кинана, эти люди уже ушли, но в конце коридора горел свет, оттуда донёсся сдавленный кашель. Царевна двинулась на звук.

Молодой охранник в чёрном с серебром наряде опешил и нервно стиснул копьё, увидев выросшую из темноты растрёпанную девушку с бледным, точно у ламии, лицом и горящими глазами. Слегка удивившись его волнению, Кинана спросила:

– Что произошло?

– Госпожа, там царь... – стражник спохватился, как если бы сболтнул лишнего. – Госпожа Кинана, прошу, вернись к себе. Тебе надлежит оставаться в своих покоях, пока всё не прояснится.

– Надлежит? – угрожающе подняла бровь царевна. – И кто это, любопытно, решает, что мне надлежит, а что нет?

– Госпожа, приказ хилиарх-синтагмата Филокла.

– Филокл? С каких пор мне приказывает начальник стражи? Как тебя зовут?

– Драхет, госпожа.

– Так вот, Драхет. Я дочь твоего правителя, поэтому приказы Филокла ко мне не относятся. Говори, что случилось?!

– Госпожа, я правда не могу. Мне не велено...

Кинана была меньше и легче долговязого Драхета, но парень не ожидал опасности от девушки-подростка. Выставив вперёд плечо, царевна влепилась ему в грудь всем весом. Застигнутый врасплох стражник ударился о стену и сполз вниз. Посеребрённый шлем прокатился по каменным плитам пола, гулко дребезжа.

– А теперь говори или замолчишь навсегда, – зло прошипела Кинана, держа Драхета за шиворот и прижимая стилет к его горлу ‒ из-под лезвия проступила тёмная капля. Боль в ушибленном о бронзовый нагрудник плече царевна старалась не замечать.

– Пожалуйста, не надо... – задыхаясь пролепетал стражник.

– Говори!

– Покушение на царя! Я больше ничего не знаю, правда!

Внутри у Кинаны всё опустилось, а во рту появился противный металлический привкус. Не вполне осознавая, что делает, она разжала руку выпустив с облегчением выдохнувшего стражника.

– Где?

– В зале для пиршеств... Госпожа, прости, мне приказали...

Кинана, не помня себя, помчалась по пустынным коридорам дворца. У входа в пиршественный зал, её окликнули стражники, но царевна пронеслась мимо и сильным толчком распахнула дверные створки.

Сперва она не сообразила, что происходит и почему собравшиеся в зале с таким видом смотрят на что-то, лежащее на полу. Кошмарное осознание кому принадлежит недвижимое тело с безвольно раскинутыми руками накатило внезапно. Оттолкнув кого-то с дороги, Кинана бросилась к отцу и увидела грубую рукоятку ножа для резки мяса посреди уродливого тёмного пятна на могучей груди. Дрожащими руками царевна коснулась отца, и не услышала ни дыхания, ни стука сердца. Она медленно подняла глаза.

– Кто это сделал?

Вельможа Парамен указал на коленопреклонённого желтоволосого человека в одежде слуги, двое дюжих стражников держали его за выкрученные назад руки. «Гернх, – с неожиданной ясностью вспомнила Кинана имя, – раб-борец, освобождённый сегодня отцом».

– Этот остался после пира и поджидал здесь, – слова Парамена падали тяжело, точно свинцовые гири. – Царь удалился с супругой, а потом вернулся выпить ещё. Здесь лежало несколько пьяных гостей, мерзавец притворился, будто тоже напился, а когда царь подошёл, ударил ножом.