Эйнемида I. Семена раздора.

– Госпожа, это очень разумная мысль, – зачастил евнух. – Жаль это раньше никому не пришло в голову – стольких ошибок можно было избежать. Если так случится, никто не назовёт Аминту узурпатором. Сторонники обоих объединятся, народ будет доволен.

– Разумная мысль?! Это ты, должно быть, обезумел, Эпифан! Они брат с сестрой!

– Здесь это в обычае, госпожа, ведь и первые царь с царицей – дети Хорола – сочетались меж собой браком.

– Не только они, – заметил Сосфен. – Темен I и Аркелай Рудокоп были женаты на сестрах, Пердикка-узурпатор, незаконный сын Иокасты, принудил к браку старшую сестру ‒ это почти наш случай. Все они от этого только выиграли. В Герии брак между царскими детьми считают угодным Даяре. Я знаю, брат тоже подумывал женить Аминту на Кинане.

– Значит и мой муж сошёл с ума! Да хоть бы и так, хоть бы даже они не были родственниками. Неужели вы думаете, что я сама положу в постель сына змею? Чтобы она его отравила, заколдовала или задушила во сне?

– Если она это сделает, немногие согласятся считать её царицей, – сказал Сосфен. – Супружеское ложе свято. Сейчас преступники ты и твой сын, но если Аминта возьмёт Кинану в жёны, он станет главой дома Аэропидов, и закон нарушит любой, кто выступит против него. Если Кинана убьёт его, она осквернит супружеское ложе, получит проклятье и станет цареубийцей. Она не пойдёт на это.

– А если она подговорит кого-то? Если она сбежит и поднимет мятеж?

– Кого во дворце она уговорит стать цареубийцей? Это святотатство, никто из придворных на такое не решится. А если Кинана поднимет мятеж, что ж, тогда нарушит закон не Аминта, а она, восстав на мужа. Сила и закон будут на его стороне.

– Подумай, госпожа, – сказал Эпифан. – Если Аминта возьмёт в жёны царевну, ты станешь её свекровью. В твоей власти будет поместить её под присмотр, пока не улягутся страсти, а потом... В конце концов, они оба молоды, царевич хорош собой, царевна тоже может пробудить страсть в мужчине. Как знать, вдруг между ними зародится приязнь? Если в царской чете возникнет согласие, это принесёт мир и процветание под твоим мудрым руководством.

Сосфен покосился на Эпифана, но промолчал. Понятно, что хочет сказать евнух, и он прав: им и впрямь следует поместить девочку под замок, пока власть Аминты не укрепится, а Кинана не перестанет быть опасной. Это было ясно и так, тогда к чему слова? Ты знал, что предлагаешь и каковы будут последствия. Рассуждать не о чем, время пожинать посеяное.

– Это безумие... – прошептала царица, возводя глаза к небу.

– Это необходимость, госпожа, – настойчиво сказал Эпифан. – Так мы объединим под рукой нашего дорогого Аминты всё государство, и никто не сможет оспорить его права.

– Мать Кинаны из рода Аланфа, его чтут в Герии, – заметил Сосфен.

– Значит и народу это понравится. Нет, госпожа, этот путь самый надёжный, все прочие гораздо хуже.

Царица отвернулась, невидящим взглядом созерцая каменные плиты пола. Бледностью её лицо соперничало с мраморными ликами взирающих на них статуй.

– Боги, его женой могла стать дева самого знатного рода, я хотела выбрать лучшую из царских дочерей, настоящую царевну, а теперь он женится на сестре... – с болью в голосе прошептала она.

– Никакая другая царевна не принесёт твоему сыну царства, – сказал Сосфен.

Все трое замолчали, Эпифан с тревогой смотрел на госпожу, Сосфен безучастно отвернулся в сторону, наблюдая за трепетом колеблемого сквозняком огня факела.

– Пусть будет так, – сквозь зубы процедила Талая, евнух от облегчения вздохнул. – Пусть будет так, но взамен ты, Сосфен, станешь служить моему сыну. Ты будешь служить ему верой и правдой, как служил его отцу. Если он погибнет, ты будешь мстить за него – кому бы то ни было, хоть самому Эйленосу.

– Я сделаю это. Даю тебе слово.

– Нет, слова мне мало. Иди за мной.

Под строгими взглядами предков миновав длинный зал, они подошли к каменному алтарю у дальней стены.

– Ты ведь знаешь, что это такое? – царица пристально взглянула на деверя.

Поперёк алтаря, на серой рогоже, лежала массивная, но изящная булава длиной в руку взрослого мужчины. Строгие геометрические формы оружия выдавали невероятное мастерство его создателя. Затейливые письмена древнего языка бежали по рукояти и навершию из удивительного металла серебряно-медного цвета. Подле булавы матово поблёскивал обруч цвета ртути, украшенный по ободу кусками обыкновенного серого гранита.