Эйнемида I. Семена раздора.

Энеклу вспомнилось мрачное предсказание Пхаката. Кажется, кахамский трактирщик и мидонийский военачальник придерживались схожего мнения на этот счёт.

– Ты думаешь, кочевники могут пойти в набег? Есть какие-то признаки? С тех пор, как мы при покойном царе их укротили, они, вроде бы, сидят тихо.

– Тихо... – Нурал поставил пустой кубок на парапет. – Идём, покажу тебе кое-что.

По крутобокой лестнице, они поднялись на крепостную стену. Городок Хаби не имел ни предместий, ни рва. Сразу у подножия стены начиналась великая Плоская Земля. Куда ни кинь взор, до самого горизонта бескрайняя равнина, устеленная пожухшей на солнце травой.

– Видишь? – спросил Нурал. – Если бы ты был поэт, с чем бы сравнил?

– Не знаю, – пожал плечами Энекл. – Я не силён в поэзии.

– Наши поэты называют степь зелёным морем. Когда я был маленьким, мы жили у моря, в Гине, отец был начальником шестиста в местном гарнизоне. В Гин, бывало, забредали кочевники из Ринда – торговать или вступить в царское войско, а кто и просто поглазеть, пустынники очень любопытны. Однажды я видел, как риндиец – молодой парень – впервые увидел море. Он долго смотрел на него, а потом решил попробовать, удобно ли по нему ходить, видно подумал, что волны похожи на пески его родной пустыни, – Нурал рассмеялся. – Хорошо, на берегу были люди, вытащили его на берег. Житель пустыни не мог представить поверхности, по которой нельзя ходить, он и подумать не мог, что кроется под холодным синим песком. Понимаешь?

– Хотел бы я на это поглядеть. Наверное, было забавно, но при чём тут степь?

– Море. Когда смотришь на него с берега, оно кажется ровным, плоским и пустым, но под его поверхностью спрятан целый мир, даже больше нашего. Там живут непохожие на нас существа и правят непонятные нам законы. Плоская земля – такое же море. Жители городов видят степь, населённую дикарями, но это только гладкая морская поверхность. Плоская Земля велика – больше Мидонии и Кахама вместе взятых. Ты сейчас видишь степь, но там есть и леса, и пустыни, и горы, и даже города. Там живут сотни племён, там есть свои правила и законы, которые чужак не сумеет даже запомнить, не то что понять. Лишь одно известно наверняка: рыбы, живущие в зелёном море, крупны и зубасты.

– Я помню последний набег плоскоземельцев, они опасные враги.

– То было раньше, а теперь у них новый бог: Алгу. Кочевникам редко удавалось сговориться о совместных действиях, а сейчас, насколько могу понять, поклонники нового бога взяли верх по крайней мере в Ближней Степи. Хорагеты, афталы, турханы и ещё некоторые поклоняются Алгу, про других мы сомневаемся.

– Я говорил как-то с одним из их проповедников. Он чем-то похож на наших философов. Удивительно, что такое учение пришлось по нраву кочевникам.

– Я тоже говорил с их проповедниками. Это действительно чуднóе верование: всего один бог, как он может уследить за всем? Но побеседуешь с кем-то из его последователей, и всё становится ясно и понятно. Они находят правильные слова и для вельможи, и для крестьянина. Они проповедуют повсюду, и многие преклоняют слух к их словам. Даже слишком многие.

– А ты не задумывался? Может в этом учении и впрямь что-то есть?

– Задумывался. Задумывался и нашёл, что оно действительно очень разумно. Именно поэтому я велел изгнать их проповедников и написал в столицу предложение запретить эту веру в Мидонии. Непохоже, правда, чтобы к этому прислушались.

Энекл вопросительно поглядел на собеседника.

– Всё просто, – ответил Нурал. – Разумное и хорошее учение привлечёт много людей. Не сочти за обиду – ты ведь не мидонянин – но наши обычаи наилучшие, с ними мы создали величайшее из царств. Если позволять чужеземцам развращать себя, мы станем слабыми. И так уже слишком многие рядятся в чужие одежды и поклоняются чужим богам, а эта новая зараза может оказаться хуже всего, что было раньше. Я сам слышал речи их проповедников и видел, с какими лицами им внимают. Нет, с этим злом нужно бороться, пока оно не пустило корни. Нужно запретить алгуитам и соблазнять мидонян. Надеюсь, в столице хватит ума это понять.

– А ты не очень любишь чужеземцев.

– Пойми меня правильно: мне нет дела до чужеземцев, пускай они живут как хотят, но мидоняне должны быть мидонянами. Когда площадки для воинских игр и конное ристалище пустуют, а эйнемские театры и кахамские таверны полны, Хазраддону стыдно за свой народ перед солнцеоким Ушшуром.

– Многие с тобой не согласятся, – заметил Энекл, придержав мнение о пользе эйнемских обычаев для варваров при себе и усмехнувшись про себя при мысли о том, что потихоньку становится настоящим дипломатом.

– Многие, да уж, – хохотнул Нурал. – Потому я и сижу в этой дыре, хотя и сын самого Эшбааля. Не знаю только, это завистники постаралсь или отец решил держать меня подальше, чтоб не сболтнул лишнего.

– Если так, то он был прав, – улыбнулся Энекл. – Тебе действительно стоит быть осторожнее. Твои речи похожи на то, что говорили заговорщики. Кто-нибудь может связать это и обвинить тебя.

– Например, ты?