Егор Гайдар

…Реформы, с досадой напишет потом в мемуарах главный редактор «Коммуниста» Наиль Биккенин, начались с «нелегкой руки» сотрудников журнала, и особенно его экономического отдела. Дневник Игоря Дедкова начала 1990-х полон горьких и очень лично окрашенных замечаний в адрес Гайдара и людей, работавших в «Коммунисте», с которыми он проводил долгие часы в редакции, на спичрайтерской даче в «Волынском» и которые оказались в российском правительстве, например, Улюкаева и Колесникова, ставших советниками Егора. Вина за сложности транзита перекладывалась на их плечи. Доставалось и Отто Лацису, стол и кабинет которого в «Коммунисте» (он стал в то время «Свободной мыслью») унаследовал Игорь Дедков. Это отношение было характерно для всех, кто остался в журнале в 1990-е, а Гайдар совершенно об этом не подозревал. Истина открылась ему позже.

Отто Лацис вспоминал о тяжелых днях для Игоря Дедкова: «Пришла болезнь, от которой Игорю не суждено было оправиться. Нужно было положить его в хорошую больницу, но требовались большие деньги, которых не было ни у семьи, ни у редакции “Свободной мысли”. Ответственный секретарь журнала Алексей Антипов позвонил мне с просьбой обратиться за помощью к Гайдару в надежде, что он сможет оплатить лечение Игоря из средств института (Института экономической политики. – А. К., Б. М.). Когда я позвонил, Гайдар даже не дал мне договорить: для Дедкова все необходимое будет сделано. А я опять задумался: почему из журнала не обратились к Гайдару напрямую?.. Почему они сомневались в ответе на свое обращение и решили привлечь меня?»

…Собственных соратников, коллег, друзей Гайдар не всегда мог убедить в своей правоте. Да и какие аргументы имели бы силу? Период реформ оценивался и воспринимался эмоционально, а не рационально. В статьях в «Коммунисте», которые одобряла редколлегия, читали сотрудники редакции, руководители страны, широкая аудитория подписчиков и покупателей, он показывал катастрофическое положение экономической системы, предъявлял доказательства и аргументы. Но все равно не был понят.

Однако в те годы, когда публичное одиночество тяжело свалилось на его плечи, среди российских интеллигентов нашлись люди, которые его горячо поддержали.

Первым был Булат Окуджава.

…Со своим другом Виктором Ярошенко Гайдар неизменно пел три песни Булата Шалвовича. И нельзя сказать, что этот набор был совсем уж стандартный.

Во-первых, «Пиратскую лирическую» 1979 года:

«В ночь перед бурею на мачтах горят святого Эльма свечки, / отогревают наши души за все прошедшие года. / Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки. / Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда».

Второй номер из того же репертуара – «Старинная солдатская» 1973-го: «Нас осталось мало: мы да наша боль. / Нас немного и врагов немного. / Живы мы покуда, фронтовая голь, / а погибнем – райская дорога».

Третья песня – канонический «Надежды маленький оркестрик» 1963 года.

В таком выборе можно было бы усмотреть фатализм реформаторов. В конце концов, в «Маленьком оркестрике» тоже «свинцовые дожди / Лупили так по нашим спинам, / Что снисхождения не жди».

Возможно, это и так – интуитивный выбор всегда отражает подлинные внутренние ощущения. Но главное – Окуджава соответствовал настроениям этого круга людей. И эстетическим предпочтениям.

Как и политическим взглядам: сам Окуджава всегда поддерживал линию именно Гайдара и Чубайса, хотя, казалось бы, тот слой интеллигенции, которому были дороги его песни, мог, скорее, примыкать к сторонникам Явлинского.

5 октября 1993 года, сразу после короткого, но страшного эпизода гражданской войны в Москве, в газете «Известия» появилось так называемое «письмо 42-х» – писатели, поддерживавшие Ельцина, требовали закрытия национал-патриотических и коммунистических организаций. Жесткость тона можно было объяснить тем, что ситуация была накалена до предела, в стране шла реальная борьба за власть, и едва ли национал-патриоты обошлись бы без репрессий в случае своей победы. Писатели же, среди которых были совсем уж миролюбивые Белла Ахмадулина и Булат Окуджава, драматург Александр Гельман и академик Дмитрий Лихачев, не требовали даже люстрации, не то что мести. Речь шла о «наведении порядка».

В биографии Булата Окуджавы Дмитрий Быков писал, что присоединение к этому обращению не означало, что поэт «поддерживает или одобряет власть. Это означало, что он разделяет ответственность». Но власть он, пожалуй, поддерживал – потому что это была его власть. Та власть, которой он симпатизировал и символами которой для него были Чубайс и Гайдар. Уж этих-то молодых людей, которым не было и сорока, Окуджава держал целиком за своих.

Окуджава – это переложенное в поэзию и в песни мировосприятие Гайдара.

Начиная со Старого Нового года примерно в 1994-м Гайдар и Чубайс отмечали этот особый российский праздник в доме у Окуджавы в дачном поселке Мичуринец. Знакомство произошло благодаря театральному режиссеру Иосифу Райхельгаузу. Сам он говорил об этой истории так: