Егор Гайдар

В марте 2006 года Егор выступил с резкой статьей «Ядерный баланс: опасные игры» по поводу возможного размещения американской системы ПРО в Польше и Чехии: «В основе советского военного планирования лежала концепция “ответно-встречного удара”. Речь шла о нанесении ядерного удара при появлении угрозы со стороны противника. Шансы на то, что эта доктрина в России вновь войдет в моду, за последние дни увеличилась… На протяжении последних лет я и многие мои коллеги вели нелегкую борьбу за сохранение в России ответственной финансовой политики на фоне экстремально высоких цен на нефть. Элементом этой борьбы был Стабилизационный фонд. Боюсь, что борьба проиграна. Куда теперь пойдут средства Стабилизационного фонда, догадаться нетрудно».

Примерно таким набором аргументов Гайдар пользовался в ходе своих челночных дипломатических миссий, пытаясь построить back-channel, неофициальный потайной ход для контактов России и Запада. При этом, как рассказывал помощник Егора Михаил Слободинский, заставший этот период в жизни Гайдара, он понимал, что «военные заточены на эскалацию». И именно это обстоятельство, считал Егор, было не до конца понятно «гражданским» лицам, принимавшим на Западе решения.

«Я прекрасно помню, как он примчался, буквально примчался на эфир “Эха Москвы” и полчаса рассказывал потрясенным ведущим о том, чем грозит это самое ПРО. Объяснял, что у современных ракет изменилось “подлетное время”, до минут, что размещение их на границах будет иметь катастрофические для международной обстановки последствия. Никто, конечно, ничего в этом не понимал, он терпеливо объяснял. Все были в некотором потрясении, я хорошо это помню», – вспоминала Ирина Ясина. В те времена Гайдар был любимым спикером ее Клуба региональной журналистики.

Как и предсказывал Гайдар, планы размещения ПРО спровоцировали, а может быть, просто ускорили смену внешнеполитического курса России. Начиная с мюнхенской речи Владимира Путина в феврале 2007 года, вектор стал конфронтационным.

Казалось, что миссия провалилась: в 2008 году были достигнуты соглашения американцев с Польшей и Чехией о размещении систем ПРО на их территориях. Но уже в 2009 году, с приходом Барака Обамы на пост президента США, эти планы были свернуты. Гайдар мог оценить это и как свою маленькую победу тоже. Пусть и временную.

О том, что она временная, он уже не узнает…

Ирина Мишина, первая жена Егора, вернулась в 1996 году из Боливии, где с последним мужем, художником Николаем Смирновым, они прожили пять с половиной лет. Маша Гайдар вспоминала, что ее маму больше всего поразили предупреждения близких подруг: ни в коем случае не говори никому, что ты жена Егора, тебя убьют!

Но, в общем, жизнь налаживалась – и Маша, и Петя начали учиться в Москве, а Егор проводил с детьми довольно много времени. С Петей ходил на охоту, на рыбалку. Но больше всего он любил грибную охоту – поэтому порой брал путевки туда, где грибов было больше всего, например на Валдай. Он мог ходить очень долго, часами, но потом, как вспоминает Петр, «с ногами начало что-то происходить»… Гайдар когда-то был физически очень силен: в конце 1980-х, когда они отдыхали семьей и Петя чуть не упал со склона горы, сильно разодрав себе ногу, он нес его до дома на руках часа полтора…

Гайдар прекрасно знал, что его – за эти реформы, за тяжесть социальных потрясений – будут сильно не любить. Знал и теоретически был готов к этому. Но когда эта ненависть стала достигать его через старых знакомых, через его учителей, коллег, близких людей, которых он ценил, – это было тяжело.

В феврале 1992 года он скажет в интервью Олегу Морозу для «Литературной газеты»: «Со всеми этими людьми мы долгие годы бок о бок работали, многие из них – наши учителя. У нас с ними есть профессиональное взаимопонимание. Но, видимо, такова специфика власти: когда ты к ней приходишь, все почему-то начинают считать тебя полным идиотом… Например, Николай Яковлевич Петраков объясняет нам, что нельзя было размораживать (цены. – А. К., Б. М.), не накопив запас. Мне хочется спросить его: как можно было в реальной ситуации декабря, во-первых, не размораживать цены (они разморозились бы сами собой), а во-вторых, накопить какие бы то ни было запасы? Как это можно было сделать реально? Кого повесить, кого расстрелять? Кого простимулировать?»

Фрустрация в связи с крахом перестройки, развалом страны естественным образом заканчивалась поисками виноватого. Ну, не может же быть такого, чтобы система, стоявшая монолитом несколько десятилетий, вдруг развалилась сама. И виноватым оказался тот человек, который дал свое имя реформам.