Егор Гайдар

«Я отчетливо понимал, что наличие бронетранспортера впереди колонны из двух автобусов – это замечательный повод просто шмальнуть по этим автобусам, – рассказывал Леонид Тодоров. – Я попытался сесть у окошечка. (Как Леонид Гозман в Сербии. – А. К., Б. М.) Не из героизма, а просто подумал, что лучше сумею среагировать на опасность. Этого сделать мне не удалось: автобусик был маленький, с сиденьями на двоих, и Гайдара немедленно притиснул к окну Марек Домбровский и завел с ним какие-то разговоры. Я посмотрел на Гайдара, но он развел руками и продолжал разговаривать. Так мы и ехали легкой мишенью в течение где-то 40 минут, которые заняла дорога. Вокруг нас обтекали весьма подозрительного вида машины. Это же надо было еще переехать Евфрат по мосту, а дувалы вдоль дороги тоже никто не отменял. По счастью, на тот момент еще не было такой ситуации с терроризмом, которая потом уже проявилась в полной красе».

В Багдаде группу поселили в так называемой «зеленой», то есть теоретически безопасной, зоне, в гостинице «Аль-Рашид». Гайдар описывал условия существования в этом лучшем отеле Багдада: «Как нам сказали, в нем вполне прилично, даже вода холодная почти всегда бывает. А по утрам иногда дают теплую воду… Когда я попытался открыть кран с холодной водой, оказалось, что ее нет. Мне объяснили, что я действую не по той методике: надо открыть кран за 15 минут».

На этажах дежурили непальские гуркхи, находящиеся на службе британской короны, подчеркивая всем своим видом союзнический характер операции в Ираке. Прибывших членов делегации консультировал третий человек в союзной администрации, бывший министр финансов и будущий премьер-министр Польши Марек Белька. «Пока мы там сидели, – вспоминал Тодоров, – Гайдар явно скучал, а я отошел – просто мне было интересно – на рекогносцировку, и вдруг нашел бар, а в баре наливали. Я вернулся и сказал: “Егор Тимурович, вы знаете, а тут, оказывается, есть бар”. На что Гайдар громко сказал: “Это радикально меняет дело!” Мы встали и ушли туда вместе с еще несколькими представителями бывших союзных республик, балтийских в основном».

Американской администрации, рассуждал потом Гайдар, хватило ума понять: несмотря на наличие в США множества блестящих академических экономистов, «им не приходилось размораживать цены, проводить экономическую политику в стране, где параллельно ходит несколько валют». Поэтому для консультаций позвали практикующих экономистов из Восточной Европы. Проблемы ведь схожие. Егор сравнивал ситуацию в России 1991 года с Ираком-2003. Например, дефицит бензина в нефтедобывающих странах: «…пограничная служба развалилась, границы открыты… вывозится нефть, вывозится бензин, сохраняется дефицит. Очень похоже всё».

Обсуждали конкретные вопросы: «Скажем, в ноябре истекает срок действия программы “Нефть в обмен на продовольствие”. Продолжать рационирование, не продолжать? Вводится в октябре новая валюта, а какую после этого проводить денежную политику, политику валютного курса?»

Гайдар считал, что Россия должна иметь свои интересы в Ираке, потому что эта страна – потенциально богатая: в 1979 году подушевой ВВП Ирака был равен ВВП на душу населения в Италии или в Австралии.

Эту его точку зрения, как все чаще случалось, российские государственные структуры не разделяли. Точнее, им было все равно.

Историю с консультантами из Восточной Европы американцы быстро свернули.

В 2006 году американцы, обеспокоенные ядерной угрозой со стороны Ирана, достигли договоренности с Польшей и Чехией о размещении системы противоракетной обороны (ПРО) в Восточной Европе. Российское политическое руководство восприняло это как прямую угрозу. Появилось огромное поле для конфронтации с Западом и политических спекуляций.

Гайдар, на всю жизнь «раненный» Карибским кризисом, пережитым им в детстве на Кубе, а затем ответственностью за ядерную державу в стадии распада, очень серьезно относился к проблемам нераспространения ядерного оружия и ядерных балансов. Вторым мотивом этого серьезного отношения было ясное понимание того, что любая конфронтация России с Западом, в том числе на основе ядерных разногласий, усилит антиамериканские настроения в нашей стране, а значит, и милитаризацию государственного бюджета. Как следствие, это может привести к развалу бюджетной сбалансированности и серьезным проблемам для экономики.