Егор Гайдар

Говорил один только Гайдар. Что время упущено и теперь надо действовать радикально, в духе Польши. Отпустить цены и затем провести макростабилизацию. Мы, несколько ошарашенные его натиском, в ответ пытались объяснить, почему надо действовать более осторожно и поэтапно. Все то же самое, что мы объясняли очень радикальному Джефри Саксу полгода назад в Гарварде, когда писали вместе с ним программу реформ для России. Сакса тогда мы убедили (или он просто уступил и не стал дальше спорить?). Но Гайдар просто не слышал чужих аргументов, так был увлечен своими собственными… Поразил он меня тогда двумя заявлениями: что Россия должна проводить реформы сама, не оглядываясь на другие республики. Что республики – только нахлебники, хомут на шее России с ее нефтью и газом. И что Россия откажется от советского долга – как Ленин от долгов царского правительства.

Миша пытался объяснить, что у нас единое рублевое пространство, эмиссионный центр, внешние границы, платежный баланс, долги и т. д. – в одиночку никак не получится, ключевые полномочия для реформы находятся в руках союзного центра. Хотя, конечно, Россия должна быть ведущей в реформах… Ничего, возражал Гайдар, все необходимые функции мы у Союза заберем.

Миша Задорнов пытался объяснить, что план Гайдара – политическое самоубийство. В той же Польше сначала коммунисты отпустили цены, народ “наелся” инфляции и взвыл. Вот тут-то им на смену и пришли либералы со спасительным планом макростабилизации. А если одно правительство будет и отпускать цены, и стабилизировать – это чересчур большая политическая нагрузка на него…»

Вероятно, эта угроза «политическим самоубийством» подействовала на Егора прямо противоположным образом. «Ах, вы говорите, что мы самоубийцы? Да мы знаем это лучше вас».

Иначе этот разговор вспоминает Григорий Явлинский – тоже из того, октябрьского периода 1991 года.

«Я же разговаривал с Гайдаром накануне всех этих событий. Я говорил ему: ты не думаешь, что ты делаешь авантюру? Это же авантюра. Просто в один день освободить контроль за всеми этими монополиями. Ну ты представь себе, там на десять областей один молочный завод. Ну как люди будут сдавать туда продукцию? Им же будут демпинг устраивать и у них же все пропадет. Ну как это все будет? Он же один, этот завод. Ты же отдаешь его красным директорам. Они же будут диктовать всю политику. Это все вместе будет авантюра. Он мне сказал: ну и что? Больше обсуждать было нечего. Ну и всё».

Цитата характеризует психологическое состояние Гайдара. Егор говорит с оппонентами крайне мрачно, не вступая в излишние дискуссии, прекрасно понимая, что во многом они правы, – и при этом понимая, что ждать дольше уже невозможно. Что стоя у последней черты, не рассуждают, какой ногой отталкиваться – левой или правой. Нужно прыгать. Во что бы то ни стало.

…Весной 2019 года в Екатеринбурге, в Ельцин Центре открылась небольшая выставка под названием «Страна отдельных недостатков». Наши коллеги собрали истории о продовольственных и промтоварных талонах – отрывки из дневников, документы, вырезки из газет, сами талоны и, наконец, устные истории, которые стали основой для мрачноватых, но все равно смешных комиксов.

Вот некоторые из них.

«Не замечая в силу своего юного возраста (мне было 16 лет) проблем в магазинах с теми или другими товарами, я поняла, что у нас дома закончилась зубная паста. Мама была в поездке. Паста закончилась, я пошла по соседям.

Лестничная клетка.

Из одной квартиры раздается голос: – Ты разве не знаешь, уже давно в магазинах ее нет? Из другой: – Надо бегать, искать… Наконец, добрая соседка нашлась: – Держи, тут полкоробочки зубного порошку. Куда мама уехала? – В Ташкент. – Кстати, ты знаешь, что зубы можно почистить еще хозяйственным мылом?

Буквально через несколько дней пришла старшая по подъезду и принесла нам талоны на зубную пасту, мыло, и тут я поняла, что случилось такое время, что мы будем жить по карточкам, как в кино».

«В 1991 году умерла моя прабабушка. По этому случаю нашей семье полагались талоны на водку, моя мама пошла отоваривать эти талоны. Талоны давались на большое количество водки, примерно на 20 бутылок. Из очереди стали говорить – ну женщина, ну зачем вам столько водки? И часть бутылок я отдала…

А муж мне сказал:

– Ты допустила большую ошибку! Водка сейчас – это валюта!

Вскоре бабушка умерла.

Поскольку водки не было, рабочие отказывались вырыть могилу. Это было ужасно. Гроб стоял на земле. Весной, когда грунт оттаял, мама и папа сами закопали урну в могилу на кладбище (по всей видимости, пришлось совершить кремацию. – А. К., Б. М.)».

«Это был ноябрь 1977 года, у власти стоял Леонид Ильич, Борис Николаевич у нас был первый секретарь обкома, и мы как обычно поездом “Урал” из Москвы всегда везли мясо. Московские родственники всегда нам давали гречу, сгущенку, и вот мясо в том числе мы закупили в Москве. И вдруг в поезде услышали от земляков:

– У вас такая радость, вам дают свободно мясо.

– Как свободно?!!

– Так по килограмму на человека, по прописке, к 7 ноября.