Эдера 2

Конечно, не могла же она рассказывать этому милому, обаятельному, но все равно чужому еще человеку о своих горестях и невзгодах!

А тем более — нагружать его своими переживаниями! Мало он занимался Андреа, мало он посвятил своего времени ей, Эдере?!

К чему отягощать его вновь?!

— Эдера, — граф мягко улыбнулся, — я ведь вижу, что у вас что-то стряслось...

— Нет, нет, ничего...

— Но зачем вы меня обманываете,— продолжал настаивать Отторино. — От меня ведь ничего не скрыть.

Вот и глаза у вас красные. Я вижу, что вы плакали. Только не надо говорить, что в глаз вам попала какая-то соринка, которую вы не могли извлечь, или что вы долго стояли на ветру... Женщины часто прибегают к подобным уловкам — они уже стали классическими...

Тяжело вздохнув, Эдера подумала: «От него ничего не скроется... Может быть, рассказать обо всем Отторино? Может быть, он даст мне какой-нибудь совет? Впрочем, что тут уже посоветуешь?»

А граф, участливо глядя на собеседницу, продолжал, обращаясь будто бы не к ней, а к кому-то другому:

— Иногда люди боятся рассказывать о своих проблемах, о своих печалях только потому, что думают, будто бы утруждают этим слушателя... Это идет частично от недоверия к людям, частично — от недоверия к самому себе, а в большей степени — от недоверия к разуму; вследствие этого люди, руководимые чаще всего ложными представлениями, всем, чем угодно, кроме разума, впадают в отчаяние... А ведь его можно избежать...

После этих слов Отторино, отодвинув тарелку, подсел поближе к Эдере.

— Что случилось?

Он взял ее за руку — она не одернула ее, и это вселило в графа уверенность, что он на правильном пути.

— Что произошло? — повторил дель Веспиньяни свой вопрос, участливо глядя ей в глаза.

Эдера, всхлипнув, произнесла только одно слово:

— Андреа...

Сделав недоумевающее выражение лица, Отторино произнес:

— Но ведь я сделал все, что возможно! Я специально летал в Палермо, я вызволил его из той неприятной истории...— он немного помолчал, а затем спросил: — так чего же еще? Что — Андреа?

И тут Эдера, не выдержав выпавших на ее долю испытаний, расплакалась.

И ее прорвало...

Сбиваясь, путаясь в выражениях, всхлипывая, она принялась объяснять, что Андреа на самом деле — не тот человек, которым все это время хотел предстать в ее глазах, что он не любит ее и никогда не любил, что он — гнусный развратник, что в Палермо он ходил к какой-то проститутке, и что она, Эдера, знает все...

Граф округлил глаза.

— Вот как? Я бы не сказал...

Немного успокоившись, Эдера произнесла:

— Я бы тоже не сказала... До сегодняшнего дня.

— А что такое произошло сегодня? — удивился граф, продолжая держать в руках ладонь Эдеры.

— Я... Я... Сегодня вечером я получила письмо.

Отторино прищурился.

— Письмо?

— Да...

— Что за письмо?

— То есть даже не письмо, а ксерокопию какой-то палермской газеты...

И она подробно рассказала Отторино о том конверте. Граф сделал соболезнующее лицо.

— Ничего страшного, — произнес он, — не стоит так переживать...

Эдера, всхлипнув, произнесла:

— Вы не понимаете... Ведь Андреа был для меня все. Он, наша семья, все, что с этим связано, всегда было для меня святым. И я думала... Я думала, что и я для него тоже такая... Я не знаю, я никак не могу понять — чем же, чем я заслужила к себе такое отношение?

Граф вздохнул.

— Наверное, он оказался недостойным вас, — сказал он.

Эдера опять всхлипнула — слезы набежали на глаза, но теперь она уже не стеснялась их, теперь она знала, что от Отторино она получит только сочувствие...

Проехав несколько кварталов, Манетти остановил машину и вышел, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного — вечер стоял жаркий, в машине не было кондиционера, и опущенные стекла не спасали от духоты.

Выйдя из автомобиля, сыщик как-то автоматически пошел вперед, вдоль широкой улицы, вдоль освещенных витрин магазинов, вдоль ряда реклам, вдоль цветущих акаций, уже осыпающих на булыжную мостовую свои желтовато-белые лепестки...

Вечер был горячий и темный. Запыленные акации над горячим асфальтом тротуаров просыпались от тяжелой дневной дремоты. Несмотря на густую и влажную темноту, нарядная толпа праздных горожан стремилась двумя потоками туда и обратно.

Манетти выпил чего-то прохладительного и направился к автомобилю.

Неожиданно взгляд его задержался на указателе — «Госпиталь святой Бригитты».

«Тот самый госпиталь, в котором загадочно погиб Джузеппе Росси,— подумал он,— наверняка там я что- то узнаю...»

 Толкнув от себя тяжелую дверь, Манетти вошел в клинику.

Подойдя к окошечку регистратуры, он произнес:

— Простите, я выяснил, что недавно тут скончался синьор Джузеппе Росси...

Монахиня-регистраторша подняла на посетителя взгляд и произнесла:

— Синьор, полиция считает, что его убили. Вы, наверное, смотрели по телевидению, в хронике криминальных сообщений?

Сыщик утвердительно закивал.

— Да, как же...

— Простите, а вы кто такой?

Обманывать монахиню не было смысла, и Манетти в двух словах объяснил ей, кто он, показав, кстати, свою лицензию на право занятия частным сыском.

— И чем же я могу вам помочь? — вежливо поинтересовалась монахиня.