Эдера 2

Усмехнувшись своим мыслям, дель Веспиньяни принялся одеваться: он намеревался отправиться в палаццо к ужину и, выразив полное недоумение по поводу случившегося, попытаться найти ключ к Эдере — он был убежден, что теперь это будет сделать просто, очень просто...

Отторино терпеть не мог белых пиджаков — он считал, что такая одежда делает его похожим на официанта пиццерии. Но, вспомнив, что Эдера как-то нашла его в таком пиджаке элегантным, решил перебороть свою неприязнь и облачиться именно так, как нравилось Эдере.

Одевшись, граф критически посмотрел на себя в зеркало и остался недоволен собой.

«Ничего,— подумал он,— в прошлый раз, когда мы ездили в Милан, я выглядел не лучше... Впрочем, Эдере теперь наверняка безразлично, как я буду одет — теперь она наверняка будет нуждаться в другом...»

Он смахнул с рукава несуществующие пылинки, несколько раз прошелся по комнате, словно раздумывая — ничего ли он не забыл.

После чего, выйдя из каюты, закрыл ее и, сбежав по трапу, уселся за руль своего любимого красного «феррари»...

Манетти, лежа в гостиничном номере, безуспешно пытался заснуть.

Он очень утомился, и теперь думал, что сон приободрит его.

Но сна не было — Манетти вот уже полтора часа ворочался с боку на бок; его одолевали мысли об Андреа и дель Веспиньяни.

«Наверняка, это граф подослал Росси в Палермо,— размышлял он,— да, так оно, наверное, и было: слова графа о том, что Джузеппе попросту хотел ограбить Андреа просто смешны! Зачем, для чего это могло понадобиться Джузеппе? Ведь в деньгах он не испытывал особой нужды — насколько я понимаю, граф иногда давал ему подачки, и, как обмолвился Андреа — иногда даже оплачивал карточные долги этого мелочного и жадного человека. Да, в Палермо Росси отправлялся с определенной целью — цель эту поставил перед ним ни кто-нибудь, а дель Веспиньяни, и была она определенной: задержать Андреа в городе, подальше от Ливорно, любой ценой, и если получится — скомпрометировать его. Что и было сделано, и сделано просто виртуозно — Андреа, наверное, и сам теперь убежден, что провел у «Лошадки» тот вечер... Как же — ему так стыдно, хотя он и ни в чем не виноват. Еще бы — ведь он ничего не знает о той таблетке...»

Состояние было странное — нельзя было сказать, что сыщику в тот вечер не хотелось спать, все-таки, после морской прогулки многих клонит ко сну, да и утомился в тот день он достаточно.

Но как только он закрывал глаза, перед ним на мгновение появлялось лицо Отторино — сдержанно улыбавшееся, и затем исчезало совсем.

Поднявшись с кровати, Манетти оделся и открыл балкон — в комнату ворвался легкий ветерок; дышать в этот знойный августовский вечер было трудно.

Манетти, усевшись за стол, взял стакан и, задумчиво повертев его в руках, поставил на место.

«Но зачем, для чего это ему понадобилось? Для чего графу надо было бросить тень на человека, которого он пытается представить своим приятелем? И к тому же — к тому же без его помощи действительно трудно было бы вытащить Андреа из той неприятной ситуации, в которую он попал...»

Сколько ни бился Манетти над разгадкой этой проблемы, так он ее и не разгадал...

Неожиданно Манетти совершенно расхотелось спать.

Сыщик вышел из комнаты, закрыв за собой дверь на ключ и, нащупав в кармане ключи зажигания, отправился к автомобильной стоянке.

Иногда, когда у него возникали проблемы, которые никак не могли быть разрешены с первого раза, с наскоку, Манетти садился за руль и долго ездил по ночному городу, пытаясь их разрешить.

Он думал, что теперь, во время вечерней прогулки по ночному Ливорно, в голову ему придет какая-нибудь спасительная мысль, которая и натолкнет к разгадке...

Отторино уже сел за руль своего автомобиля, когда увидел Клаудио. Старик, подойдя к сыну, произнес:

— Ты куда это, на ночь глядя?

Отторино недовольно поморщился.

— Так, захотелось покататься...

— Никогда не понимал, для чего ты купил этот красный гроб,— Клаудио недовольно ткнул ногой в широченный протектор, — неужели на такой машине можно ездить по городу? «Феррари» — это машина, рассчитанная для загородных трасс,— продолжил он.— А по городу ты все равно будешь на ней смешон. То автомобильные пробки, то светофоры... Каждый раз надо тормозить. На такой машине и ездить-то по городу небезопасно — ощущение, что ты можешь обогнать кого угодно развращает...

— Также, как ощущение, что ты можешь судить кого угодно,— в тон ему, очень серьезно сказал Отторино, — как ощущение того, что ты можешь самостоятельно распоряжаться чужими судьбами... Это, наверное, самый страшный искус, который только есть...

Однако Клаудио в тот вечер был настроен не столь философски, как его сын — во всяком случае, он вновь повернул разговор в автомобильную сторону:

— Вот в мое время молодые синьоры вроде тебя, Отторино...

Неожиданно молодой граф перебил Клаудио, поморщившись:

— Отец, в твое время, во времена твоей молодости, когда ты был любимцем графа Чиано, тестя дуче, молодые синьоры вроде меня ездили на танках... к тому же,— в голосе Отторино прозвучала затаенная грусть,— к тому же, отец, я не так уж и молод...