Эдера 2

— Потому что у тебя, как мне кажется, есть для этого причины и — достаточно веские...

— Это приглашение?

— Нет, это вопрос...

— И когда ты можешь меня принять? — спросил граф, понимая, что Адриано Шлегельяни известно многое, если не все.

— Да хоть сегодня...— произнес бывший шеф спецслужб. — Ну, всего хорошего...

После этих слов короткие гудки возвестили, что разговор окончен.

Отторино, немного помедлив, набрал номер палаццо и попросил Маргариту, чтобы та позвала к аппарату синьору Давила.

— Синьор дель Веспиньяни, — ответила служанка,— она не спала всю ночь, и заснула только теперь...

— Что с ней? — воскликнул граф вне себя от волнения. — Что произошло?

— Она так расстроилась тем, что вчера не приехал синьор Давила,— с грустью в голосе ответила Мазино, — что потеряла сон.

— В таком случае, не надо ее будить. Просто передай ей, что я сегодня вылетаю по ее делам — выяснять, что же случилось с Андреа...

Сказать, что Отторино дель Веспиньяни был импульсивным человеком — значит, по сути, не сказать ничего...

Импульсивность в мыслях и в поступках была, пожалуй, самой отличительной чертой этого человека... Особенно — в критические минуты жизни. И хотя он иногда выстраивал хорошо, заранее обдуманные планы, как недавно, Джузеппе Росси, чаще всего он поступал так, как подсказывали ему то ли интуиция, то ли минутный каприз, то ли еще какое-то чувство — и, как ни странно, редко когда ошибался...

— Наверное, в сложные жизненные минуты ему, как никому другому удавалось подсознательно просчитать все возможные варианты, и выбрать один, наиболее подходящий.

Вот и теперь граф понял, что сегодня, именно сегодня ему необходимо во что бы то ни стало поговорить с Адриано — и потому он сразу же позвонил на аэродром и распорядился, чтобы там подготовили его «сесну».

— Куда вы летите? — спросил авиадиспетчер, — какой аэродром запросить?

— В Рим, — последовал ответ. — И передайте, чтобы поторопились. Это срочно...

Адриано Шлегельяни принадлежал к тому типу людей, которые никогда категорично не осуждали других — во всяком случае, стремились к этому всеми силами.

Еще в юношеские годы, когда человек особенно восприимчив, он услышал когда-то фразу, надолго запавшую ему в память:

— Если тебе вдруг захочется осудить кого-нибудь, то вспомни, что не все люди обладают теми преимуществами, которыми обладаешь ты.

Фраза эта заключала куда более глубокий смысл, чем можно было подумать.

Тогда будущий шеф спецслужб долго размышлял над ее скрытым смыслом, и вскоре у него появилась привычка сдержанности в суждениях — привычка, которая часто служила ему ключом к самым сложным и изощренным натурам и еще чаще делала его жертвой матерых надоед.

Любой, пусть даже самый недоразвитый ум всегда чувствует эту сдержанность, и если она проявляется в окружающих, то такой ум всегда стремится зацепиться за нее.

И очень часто такому человеку начинают поверять самые страшные и сокровенные тайны, самые глубинные переживания и горести.

Впрочем, сам Адриано никогда не искал подобного к себе отношения, хотя и понимал, что сдержанность в суждениях — залог неиссякаемого доверия.

Видимо, это редкое в наше время качество было одной из многочисленных причин, позволивших в свое время Адриано так круто взобраться по лестнице служебной иерархии итальянских спецслужб — за это время у него не было ни одного взыскания, синьор Шлегельяни всегда слыл честным и порядочным человеком и отличным специалистом.

Правда, одни объясняли его успехи наработанным опытом, другие — интуицией, третьи — и они, как никто другой, близко стояли от истины — умением синьора Шлегельяни расположить к себе людей, однако сам Адриано искренне считал, что ему просто очень везет...

Правда, Шлегельяни не очень любил об этом распространяться — особенно среди коллег... Как-то раз в узком кругу он сказал о своем нечеловеческом везении, на что кто-то тут же заметил: «Везет сильнейшим!..» Адриано посчитал, что допустил личную нескромность и зарекся впредь говорить о подобных вещах. Он никогда не хвастался тем, что может и чего — не может, он никогда не говорил, что считает себя кем-то из ряда вон выдающимся, что он лучше всех остальных... Он просто делал свое дело, оно у него получалось, и синьор Шлегельяни был рад этому...

Адриано прекрасно разбирался в людях, умея просчитывать мотивы, пусть даже и самые скрытые, их поступков — он преуспел в этом не меньше, чем сам Отторино, но, в отличие от последнего, относился к людским слабостям и противоречиям сдержанно, внутренне оправдывая многие из них.

Безгрешных людей в мире не существует — и это очевидно.

Но он, Адриано Шлегельяни, мог с уверенностью сказать: никогда никто не мог бросить в него камень за то, что он сознательно причинил кому-нибудь зло, что он сознательно совершил дурной, скверный, порочащий кого-нибудь поступок.

Да, в его жизни порой возникали ситуации, о которых он потом очень жалел, были моменты, в которые он не хотел возвращаться даже мысленно — а у кого же, спрашивается, их нет?..

Но что касается Отторино...