Эдера 2

В голове назойливо роились мысли — подробности недавней беседы с Эдерой, размышления об Андреа, и чувство страшной, вселенской вины перед этими честными и прекрасными людьми...

Какой-то внутренний голос постоянно шептал дель Веспиньяни, что он поступает очень некрасиво, недостойно его же самого, что нельзя строить свое счастье на несчастье других людей, а тем более таких, которые верят в него, которые уважают его, которые хотят видеть в нем хорошего друга, что рано или поздно за это ему придется расплачиваться — точно также, как в свое время он расплатился за многие ошибки смертью самою дорогого и близкого человека — Сильвии...

Но в то же самое время какой-то другой голос говорил: «Нет, Отторино, не прислушивайся к глупостям... Все будет хорошо, и ты, наконец, обретешь счастье и спокойствие, как и многие другие... Ты ведь ничем не хуже их — и если они счастливы в семейной жизни, то почему бы не быть счастливым и тебе?..»

Накинув халат, Отторино, поеживаясь от холодного ветерка, который дул через незадраенный иллюминатор, подошел к столу и, раскрыв портсигар, закурил.

Эдера...

Да, когда он говорил отцу, Клаудио, что нет, наверное, такого преступления, на которое бы он не пошел бы ради нее, он не шутил, он не бравировал — так оно и было, наверное, на самом деле.

Теперь, после того, как с Андреа произошла такая неприятная история, дель Веспиньяни все больше я больше убеждался, что нет в мире ни одного барьера, нет ни одной черты, которой бы он не переступил, чтобы быть вместе с Эдерой.

Неожиданно ход его мыслей перешел на Андреа.

Интересно, а как долго его продержат там, в камере предварительного заключения?

Ведь рано или поздно все прояснится, и его выпустят, и тогда он расскажет Эдере...

Надо что-то делать!

Затушив сигарету, Отторино тут же сообразил, к кому он может обратиться за помощью.

Ну, конечно же — к Адриано Шлегельяни, к своему старому университетскому товарищу!

Кто еще может ввести его в курс дела, кто еще может прояснить ситуацию, кто еще может держать его в курсе событий?

Ну конечно же, он, только он — один из бывших шефов спецслужб! 

Отторино, на правах хорошего приятеля, обладал одной привилегией — он мог звонить к Шлегельяни в любое время суток. 

 Рука его тут же потянулась к телефону, но в последний момент, поразмыслив, он пришел к выводу, что как раз теперь звонить не стоит.

«Адриано — очень хитер, почти также, как и мой отец — подумал он, — и уж, наверное, прекрасно догадается, для чего мне понадобилось быть в курсе дел Андреа Давила... Нет, нет, лучше дождаться утра...»

Едва склянки на яхте пробили восемь, Отторино, с впавшими после бессонницы глазами, с пепельного цвета лицом вышел на палубу и вдохнул полной грудью свежий морской воздух.

В это самое время кто-то из прислуги позвал его:

— Синьор, вас к телефону...

Спустившись по лесенке в каюту, Отторино взял трубку и произнес:

— Слушаю...

Звонил ни кто иной, как сам Адриано.

Доброе утро,— поприветствовал он старого приятеля в своей обычной сдержанной манере.

— И тебе того же...

— Ну, как дела?

— Ничего... А как ты догадался мне позвонить? — полюбопытствовал дель Веспиньяни, который был донельзя рад тому, что Шлегельяни сам позвонил ему.

Из трубки послышался сухенький мелкий смешок, похожий, скорее, на покашливание.

— Кхе-кхе, ты не представляешь, но этой ночью ты мне приснился...

— Вот совпадение!

— Хочешь сказать, что и я тебе приснился? — спросил Адриано.

— Вот именно.

— И как же?

— Будто бы ты сидишь на корточках у разрытой могилы и ешь сырое мясо, — смеясь, ответил граф.

— Ну, и фантазия же у тебя, — зазвучало в ответ, — признайся, что этот сон ты придумал только что... Не так ли?

Отторино не стал спорить, и ответил:

— Да, так...

— В любом случае — неплохо... Одни говорят, что мясо — это к болезни, другие — что к свадьбе. Мне, честно говоря, нравится второе.

— Понимаю тебя. Честно говоря,— продолжил он в тон собеседнику,— я всегда относился к любым сновидениям как к чему-то обманчивому, манящему своей поверхностной глубиной, а на самом деле оказывающемуся ни чем иным, как абсурдной, начисто лишенной смысла игрой... И потому я с презрением относился ко всем, кто верил в сны, кто пытался предсказать по ним будущее... И всегда потешался с шарлатанов, которые зарабатывали толкованием снов. Ни за что бы не подумал, что ты веришь в подобную чепуху...— он немного помолчал, а затем спросил: — А как я приснился тебе, Адриано?

Тот немного помедлил, после чего ответил:

— Откровенно говоря, теперь уже и не помню... Спится и снится. Сны — единственное, что может противостоять бренной молчаливой жизни. И они наступают на меня и пользуются моей немотой, чтобы господствующее положение в моем молчании... Иногда я думаю, что если бы не они, то я просто бы сошел с ума... Они охраняют меня, как почетный караул... И теперь я уже с нетерпением жду их...

— И моего появления во сне? — съязвил дель Веспиньяни.

— Не во сне, но наяву...

Отторино насторожился.

— То есть?

— По моим подсчетам, ты давно уже должен был бы приехать ко мне в Рим...

— Почему ты так думаешь?