Две зари

К приходу гостей Обещана надела варяжское платье – желтой шерсти, подарок Вуефаста к свадьбе, намотала убрус, как ее научили у княгини в Киеве, надела снизки разноцветного стекла и серебряные кольца на очелье. Теперь было не стыдно показаться на глаза важным гостям – не то что днем, когда вышла, будто чащоба последняя, в серой дерге. Теперь она стояла у стола, чинно сложив руки, будто сама княгиня Ольга; когда гости вошли, шагнула навстречу, поднесла пиво в лучшей серебряной чаше, поклонилась. Етон и Чудислав поцеловали ее, немец зачем-то вытянул руку перед собой, ладонью вниз. Обещана поглядела на него в недоумении. А он озирал углы, будто искал что. Взгляд его остановился в чуровом куту – там стояли две деревянные чурочки, «дед» и «баба». Воюн сам их вырезал для дочери и ее нового дома, сам призвал в них живой дух. И чего немец на них таращится – никогда не видел, что ли?

– Садись, бискуп, – повторил Етон, указывая ему место. – Хозяйка нас к столу приглашает.

Обещана постаралась: приготовила похлебку из курицы с луком, морковью и свежими грибами, жареную рыбу, печеную репу. Всякого овоща теперь было уже много, вот только хлеба доедали последние остатки, и пиво из старого солода она варила для жатвенных обрядов. Но не каждый же день князь приезжает!

Угощая, Обещана со все большим любопытством посматривала на князя. Опомнившись, сообразила: да ведь это тот самый князь Етон, взабыль, он самый! Он тоже посматривал на нее, в серых его глазах под густыми черными бровями блестел живой молодой задор. Ей даже стало неловко: она ведь мужняя жена. В свои семнадцать Обещана, второй раз будучи замужем, чувствовала себя зрелой, опытной женщиной.

– Ты, боярыня, ведь и есть та Воюнова дочь? – вскоре сам спросил Етон.

– За батюшкой я послала, завтра приедет.

– Рад буду с батюшкой повидаться… да и тебя не менее того рад повидать, – Етон улыбнулся ей. – Ты ведь моей нареченной была, знаешь?

Обещана опустила глаза. Среди удивления и хлопот она не сразу сообразила, что сегодня настал тот самый день, которого она ждала когда-то целых шестнадцать лет. К ней приехал князь Етон. Тот самый, что при рождении оставил ей обручальный перстень и обещал привезти жениха, когда она вырастет. Сколько раз, будучи в девках, она рисовала себе этот день, эту встречу… А вышло совсем непохоже! И князь-то не сказать чтобы собой красавец, и она уже замужем, и те девичьи ожидания кажутся детскими глупостями.

Наступает в жизни пора, когда перестаешь ждать сказку. А если она вдруг приходит, то уже не знаешь, куда ее девать.

– Да разве твоей нареченной? – не поднимая глаз, пробормотала Обещана. – Ты обещал, что привезешь…

– Себя самого я и хотел привезти! Я ведь знал наперед, как все будет: что погибну я от меча Святославова, что на третий день выйду из могилы молодым. А стало быть, что молодая жена мне понадобится. Да вот оно как сложилось, – Етон покосился на спокойно сидящего у двери Стенара и улыбнулся, – увезли мою невесту кияне… А могла бы ты княгиней моей быть, а, Воюновна?

Обещана слегка растянула из вежливости углы губ, но по-настоящему улыбнуться не решалась. Ей стало неуютно: в приветливости этого рослого парня с длинными руками и ногами чувствовалось нечто хищное.

– Я ведь просил у киян, чтобы мне тебя вернули и в жены отдали, – продолжал Етон, и тут Обещана в удивлении подняла глаза: этого она не знала. – С боярами киевскими уговор такой имел.

– Князь… Святослав согласился меня на волю отпустить, только чтобы за Унерада Вуефастича выйти. За другого… – Обещана покачала головой. – Быть бы мне век в тальбе, в неволе.

– Да, вот так судьбинушка сложилась, – Етон вздохнул, изображая степенность зрелого мужа. – А ведь какая бы княгиня из тебя вышла, лебедь белая…

– Кхм! – донеслось от двери. – Знаешь, княже, – спокойно сказал Стенар, когда все обернулись к нему, – я оставлен моим господином хранить дом его и жену, и если я услышу еще хоть одно слово обольщения, то придется мне выкинуть из городца и тебя, и всех твоих спутников. Весьма то будет мне печально, но я свой долг помню.

– Ладно, ладно. Вот ведь грозный… будто пес… – пробормотал Етон, косясь на него, и вмиг стал похож на отрока, что залез за репой в чужой огород. – Уже и зубы оскалил…

Но даже слово «пес» прозвучало не как оскорбление, и сам Стенар принял его скорее как признание своих заслуг и наклонил голову, соглашаясь. При всем спокойствии в его облике было нечто настолько уверенное и решительное, что не возникало сомнений: он выкинет из городца нежеланных гостей, кто бы они ни были, и незвирая на их численность. А Обещана мысленно возблагодарила чуров, что при ней есть Стенар. Недаром говорили, что старый Етон – колдун, раз так долго живет. В нем и в молодом ощущалось нечто колдовское – тайная сила, способность подчинять и обольщать.

Вот только на Стенара эта сила натолкнулась и опала, как волна под скалой.

– Поведай лучше, княже, с чем прибыли мы, – вступил в беседу Чудислав.