Две зари

– Ограбили нас волки, обездолили, детей увели, в холопы продали! – возмущался Плетина на площадке Бабиной горы – укромовского святилища. – А ты, Воюнко, сам им продался – в родню пролез, теперь с ними заодно будешь кровь нашу пить!

– Ты о крови потише поминай! – сурово ответил Воюн. – А не то в Киеве проведают, кто на их посольский обоз набег делал и боярских отроков убивал. Мне сам Мистина Свенельдич, первый воевода, говорил: узнаю, дескать, кто виноват – изловлю и на первом дубу повешу!

Плетина встретил его сердитый понимающий взгляд и вздрогнул. Воюн не выдал его в Киеве, но придержал эту возможность на случай, если дома дела пойдут плохо. На прежний лад, когда они были сватами, теперь надеяться было нечего.

Обещана все лето и начало осени прохлопотала по хозяйству, основательно устраиваясь на новом месте. Летом Горинец выглядел не так, как зимой, и почти не напоминал ей тот заваленный снегом, темный чужой город, где она провела такие тревожные дни, послужившие поворотом во всей ее жизни. Перед воротами раскинулся зеленый выгон, окаймленный на дальнем краю лесом; с этой стороны был вырыт глубокий ров, а над ним поднят вал с тыном из толстых дубовых бревен и заборолом. Огибая крутой дугой широкий двор, тын заворачивал вдоль берега реки – эту часть стены достраивал за лето Унерад со своими людьми, и первые месяцы Обещана жила среди куч копаной земли, песка, щепы и стука топоров по дереву. Со стороны брода тоже были ворота – их называли речными, – широкая деревянная лестница от них вела к воде. Вдоль песчаного берега стояла на сваях длинная пристань, а в кустах лежали под навесом два десятка лодий. Сюда же, к берегу, челядь ходила за водой или стирать, тут поили лошадей. Вдоль тына с внутренней стороны стояли три вместительных дома, вроде обчин, только предназначались они не для пиров лучших мужей волости, а для постоя княжеской дружины, поэтому большую часть года пустовали. Теперь один заняли отроки, приведенные Унерадом из Киева. Нужно было привести в порядок крыши, печи, полати, оконца.

Первым делом починили и вычистили ту избу, где Унерад лежал раненый. Она стояла ближе к речной стороне, между двумя большими домами, и раньше здесь жил Етонов тивун. Теперь это было их с Обещаной жилье, семейный очаг. Наполовину заново переложили печь, и здесь Обещана стряпала, ожидая своего второго мужа из разъездов. Челядинок у нее пока было всего две, да и те больше ходили за скотиной. Со своей матерью она сговорилась, что укромовские часть дани выплатят обтрепанным и вычесанным льном, чтобы после первого снега можно было взяться и за пряжу.

Прошлый год в эту пору Обещана носила убор молодухи с красной бахромой. Теперь, как бывшей вдове, этот убор ей не полагался, однако нужен был сильнее: к осени она уже стала «тяжела», но обнаружила это недавно и пока ни с кем, кроме мужа и родителей, не поделилась. Вспоминая, как жила всего-то год назад, она уже не верила, что это было с ней, – та жизнь казалась далекой и чужой. Тогда ей мнилось, будто она любит Домаря, но сейчас и он казался ей чужим, едва знакомым человеком. Она стала совсем другой женщиной и не видела проку жалеть о прежней.

И вот среди домашних хлопот на голову Обещане обрушилось, будто гром с ясного неба, известие совершенно неожиданное.

– Боярыня! – В избу заглянул Озорь, Унерадов челядин. – Люди какие-то к броду приехали. Много.

Обещана обернулась в удивлении. Унерада не было дома, он объезжал поля, смотрел, у кого как идет жатва и хорош ли урожай. С ней в Горинце оставался Стенар с пятью отроками да челядь, что ходила за скотиной.

Накинув верхний платок – моросил дождь, – Обещана вышла и поднялась по широкой лестнице со двора на забороло. И сразу увидела – за рекой к броду близилась целая дружина десятков из двух-трех. Отроки на воротной веже спешно готовили луки к стрельбе. Обещана взглянула на них в удивлении: стрелять? Обычный тихий день ранней осени с долетающими от ближнего поля песнями жниц не наводил на мысли о войне – а уж она-то помнила, как это бывает! Да и пришельцы вели себя спокойно, ехали тихо. Позади всадников тянулось пять-шесть груженых повозок, позади них еще несколько конных.

А ведь в тот зимний день, когда в Драговиж русы впервые приехали за данью, тоже все было поначалу тихо… Обещану проняло холодной дрожью. Да кто же это? Зачем сюда? Мелькнула мысль о муже – он сейчас должен быть в Коегоще или в Жирятичах, воротится, может, завтра к вечеру только. Что ей делать? Как быть? Послать к отцу?

Она оглянулась – на забороло ступил с лестницы Стенар и прошел, немного припадая на левую ногу, ближе к ней. Вид у него был спокойный, как всегда, но Будишка бежал следом, неся Стенаров шлем с круговой бармицей, щит и меч, обмотанный ремнями перевязи.

– Кто такие? – Стенар вгляделся, потом перевел взгляд на Обещану. – Знаешь их?

– Впервые вижу!

– Да вроде вид у них не местный…

– Чего они хотят?