Две зари

Обещана почти так же удивилась, как если бы с нею заговорил столб. Оказалось, что немец знает славянский язык. Как он объяснил, мать его славянка, была дочерью Доброгостя, князя племени гаволян, но попала в плен еще лет тридцать назад, когда Генрих, король германский, вел войну со славянами. Пленница была отдана Оттону – сыну Генриха, тогда еще совсем юному. У нее родился сын Вильгельм, и теперь он – архиепископ Майнца. Через пару лет Оттон выдал наложницу замуж за некоего Хадуфрида, одного из своих слуг, и в этом браке родился Адальберт. Зная от матери славянский язык, он приходился единоутробным братом побочному сыну самого короля Оттона. В молодых годах он служил в канцелярии Оттона, но три года назад, приняв монашеское звание и облачение, вступил в монастырь. И, когда внезапно умер Либуций, уже рукоположенный в епископы для русов, Вильгельм вспомнил о своем младшем брате. Адальберт молод и здоров, имеет опыт управления делами, что необходимо для главы новой епархии; он знает язык славян и мечтает о небесном венце – сам Бог указал на него, как на того, кто станет начальником истинной римской веры в далекой восточной стране.

Но, кроме этого, говорить с Обещаной ему оказалось почти не о чем. Да, она слышала о Христе, когда жила в Киеве, но сама не крещена. Хочет ли она креститься? Как муж велит. Хочет ли муж креститься? Если князь Святослав, то и он. А если князь будет против?

– Нет, что ты! – Обещана потрясла головой. – Как князь, так и дружина. Против его воли Вуефастич не пойдет. И никто не пойдет, – добавил она, глянув на Стенара.

– Завтра хозяина увидим, тогда еще с ним потолкуешь, – с улыбкой заверил Етон Адальберта. – Нам так и так его дожидаться.

Оказалось, что здесь Етон намеревался передать Адальберта и его спутников киевскому посаднику, чтобы тот сам вез его хотя бы до Веленежа, где сидит уже следующий посадник, древлянский, боярин Перемил.

– А то у вас ведь пошаливают, – обронил Етон. – Посольский обоз, я слыхал, чуть не разграбили.

– Больше этого не будет, – заверил Стенар. – Нам ведомо, где разбой гнездится, и злодеи это знают. Если явят себя еще хоть раз, от гнезда их горелое место останется.

– Пусть Унерад решает. Я, как Святославу брат и друг верный, бискупа через свои земли проводил. А там уж забота не моя. У меня своих довольно, – Етон улыбнулся Обещане. – Я молодец холостой, неженатый, у меня только и мысли – где бы сыскать… – Тут он бросил поспешный взгляд на Стенара и воскликнул: – Да не сюда я стрелы мечу, не сюда!

– А куда?

– Есть у меня на сердце лебедушка одна… – Етон с чувством вздохнул. – Да не ведаю, судьба ли…

И устремил на Обещану долгий, значительный взгляд. Аж в груди что-то екнуло.

Когда гости попрощались на ночь и ушли, Обещана сняла узорочье и размотала убрус, но не сразу решилась лечь. Думала об отце, о муже, жалела, что никого из них рядом нет – мерещилось, будто вместе с этими гостями в городец вошло некое зло… Когда на крыльце вдруг стукнули шаги и раздался скрип двери, она сильно вздрогнула и вскочила. Едва не закричала. Но тут же выдохнула с облегчением, узнав светловолосую голову с полудлинными волосами, упавшими на невозмутимое лицо.

Войдя, Стенар бросил на пол около двери свой тяжелый зимний плащ и только после этого взглянул на нее.

– Я с тобой, хозяйка, сегодня спать буду, – объявил он и даже не улыбнулся, когда Обещана фыркнула и зажала рот рукой, сообразив, что такое он сказал. – А то не нравится мне этот князь бужанский. Мостится волком быть – а сам как пес вороватый.

Вслед за Стенаром вошел Будиша, нагруженный двумя постельниками; развернул оба на полу перед дверью и на один тоже бросил плащ.

– Что же ты, будто в лес собрался, – обронила Обещана. – Или я для тебя постельника не сыщу?

Стенар слегка повел головой, будто говоря: ну, вот так. И такая была в этом глубокая привычка спать где придется, рассчитывая только на себя, что у Обещаны защемило сердце. Она испытывала облегчение, что он пришел охранять ее, но было и жаль его – что он, будто и вправду пес, где хозяин велел сторожить, там и ляжет.

Однако повадкой своей Стенар напоминал не столько пса, сколько прирученного волка…

* * *

Проснулась Обещана от легкого стука двери. Выглянула из-за занавеси у хозяйской постели, где лежала в эту ночь одна: уже светало, постельники Стенара и Будишка исчезли – вместе с ними самими. Пора и ей было вставать, приниматься за дела…

Еще до полудня приехал Воюн, и у Обещаны отлегло от сердца. А в сумерках появился наконец и Унерад. Приезжим он удивился, но не слишком – он хорошо помнил о посольстве Эльги к королю Оттону, об этом много говорили в ту зиму у Святослава. И вот посольство принесло плоды…

– Вручаю тебе Адальберта-бискупа и людей его, – объявил Етон, встретив Унерада сразу по приезде, посреди двора. – Я по своей земле их проводил с честью, доставил невредимыми, дальше твоя забота. Повезешь их в Киев – Святославу, матери его Эльге, жене его Горяне Олеговне, дружине и боярам – от меня поклон. А Люту Свенельдичу – сердечный поцелуй! – Он скривился, не удержавшись от издевки.