Две крепости

— Да, мы победили, но это лишь первая победа, и она еще более усугубила опасность. Между Исенгардом и Мордором существовала некая связь, которую я пока не установил. Не знаю точно, как они обменивались новостями, но они это делали. Я думаю, Око Барад-Дура нетерпеливо озирает долину Колдуна и Рохан. Чем меньше он увидит, тем лучше.

Дорога тянулась медленно, спускаясь извилистой лентой по долине. Исен тек в своем каменистом русле, то отдаляясь, то приближаясь. С гор спустилась ночь. Туман бесследно рассеялся. Подул холодный ветер. Заметно округлившаяся луна заливала небо на востоке бледным холодным светом. Горные отроги справа постепенно превратились в голые холмы. Перед всадниками открылась широкая серая равнина.

Наконец они остановились и свернули от большой дороги в душистые зеленые травы нагорья. Проехав на запад около мили, всадники очутились в небольшой лощине. На юге она переходила в склон круглого Дол-Барана, последнего холма северной гряды, с зеленым подножием и вересковой вершиной. Края поляны заросли прошлогодним папоротником, в гуще которого кое-где пробивались из душистой земли весенние, туго скрученные листья. Низкие склоны заросли густым терновником; под ним примерно за два часа до полуночи и расположились лагерем путники. Они развели костер в углублении меж корней большого куста боярышника, высокого, как дерево, кривого от старости, но крепкого и здорового. На каждой его веточке набухли почки.

Решили дежурить по двое. После ужина все, кроме часовых, завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты легли отдельно, в уголке, на охапке старого папоротника. Мерри одолевал сон, но Пиппину, как ни странно, не спалось. Он вертелся и копошился, а папоротник под ним трещал и шуршал,.

— В чем дело? — рассердился Мерри. — Ты что, улегся на муравейник?

— Нет, — ответил Пиппин, — но мне почему-то неудобно. Интересно, давно это я не спал в постели?

Мерри зевнул. — Посчитай на пальцах, — сказал он. — Но нужно знать, давно ли мы вышли из Лориена.

— Ах, это! — сказал Пиппин. — Я имел в виду настоящую постель в спальне.

— Ну, тогда из Ривенделла, — пробормотал Мерри. — А вот я сегодня готов уснуть где угодно.

— Тебе повезло, Мерри, — тихонько произнес Пиппин после долгого молчания. — Ты ехал с Гэндальфом.

— Ну так что же?

— Ты узнал от него какие-нибудь новости или хоть что-нибудь?

— Да, и немало. Больше, чем обычно. Но все это или большую часть ты слышал. Ты ехал близко, а мы говорили, не таясь. Но ты можешь поехать с ним завтра, если думаешь, что узнаешь от него больше, – и если он захочет ехать с тобой.

— Правда? Здорово! Но он ведь очень скрытный, правда? Совсем не изменился.

— Изменился, да еще как! — сказал Мерри, отчасти просыпаясь и начиная гадать, что беспокоит его товарища. — То ли подрос, то ли что. Я думаю, он может быть и добрей и строже, и веселее и торжественней, чем раньше. Он изменился, но мы еще не знаем насколько. Вспомни-ка, чем закончилось с Саруманом! Ты не забыл, что когда-то Саруман стоял над Гэндальфом и был Главой Совета, что бы это ни означало? Он был Саруманом Белым. А теперь Гэндальф – Белый. Саруман пришел по его приказу и лишился жезла, а потом его просто отослали, и он ушел!

— Ну, если Гэндальф и изменился, так стал еще более скрытным, вот и все, — возразил Пиппин. — Взять, например, этот... стеклянный шар. Похоже, старик страшно доволен. Он что-то знает о нем или о чем-то догадывается. Но объяснил ли он нам что-нибудь? Нет, ни слова. А ведь это я подобрал шар, это я спас его, не дал закатиться в лужу. «Дай-ка сюда, сынок,» — и все. Интересно, что это такое? Такой ужасно тяжелый... — голос Пиппина стал очень тихим, как будто хоббит говорил сам с собой.

— Здрасте! — фыркнул Мерри. — Так вот что тебя беспокоит? Ну, Пиппин, дружище, не забывай присловье Гильдора – то, которое частенько поминал Сэм: «Не суй нос в дела чародеев, ибо вспыльчивы и лукавы».

— Но наша жизнь на протяжении многих месяцев была сплошным вмешательством в дела колдунов, — возразил Пиппин. — Я хотел бы не только встречаться с опасностью, но и кое-что узнавать. Мне хочется еще раз взглянуть на шар.

— Спи! — сказал Мерри. — Рано или поздно ты все узнаешь. Мой дорогой Пиппин, до сих пор ни одному Туку не удавалось превзойти любознательностью Брендибака – но, может быть, время пришло, а?

— Ладно! Что плохого в том, что я признался тебе, чего мне хочется – взглянуть на камень? Я знаю, что не могу этого сделать, потому что старый Гэндальф сидит на нем, как курица на яйце. Но от твоих «тебе-его-не-получить-так-что-спи» помощи немного.

— А что я еще могу сказать? — удивился Мерри. — Мне жаль, Пиппин, но тебе действительно придется подождать до утра. После завтрака я проявлю столько любопытства, сколько ты скажешь, и попробую помочь уговорить Гэндальфа. А сейчас я больше не могу. Если зевну еще раз, у меня рот лопнет до ушей. Доброй ночи!