Две крепости

— Отошлите охранников к подножию лестницы, — распорядился Гэндальф, — а вы, благородная госпожа, ненадолго оставьте его со мной. Я позабочусь о нем.

— Ступай, Эовин, дочь сестры! — сказал старый король. — Время страха прошло.

Женщина повернулась и медленно вошла в дом. На пороге она оглянулась. Серьезным и задумчивым был ее взгляд, когда она с мягкой жалостью посмотрела на старого короля. Лицо ее было светло и прекрасно, длинные волосы подобны золотой реке. Стройная и высокая своем в белом платье, подпоясанном серебром, она, дочь королей, казалась тем не менее сильной и суровой, как сталь. Так впервые при ярком свете дня Арагорн увидел благородную Эовин из Рохана и подумал, что она прекрасна, прекрасна и холодна, как бледное весеннее утро. И Эовин неожиданно почувствовала его присутствие – высокого потомка королей, умудренного многими зимами, одетого в серый плащ и таящего скрытую силу. На мгновение она застыла как вкопанная, потом повернулась и быстро ушла.

— Теперь, повелитель, — сказал Гэндальф, — взгляните на свою землю! Вновь вдохните вольный воздух!

С крыльца на вершине высокой террасы они увидели за ручьем зеленые поля Рохана, теряющиеся в далекой серой дымке. Ветер колыхал полотнища косого дождя. Небо над головой и на западе было еще темным и грозовым, и далеко среди вершин скрытых от взгляда холмов сверкали молнии. Но подул северный ветер, и гроза, пришедшая с востока, постепенно стихая, покатилась на юг, к морю. Неожиданно из просвета среди облаков вырвался солнечный луч. Струи ливней засверкали серебром, а далекая река заблестела, как стекло.

— Здесь не так темно, — сказал Теоден.

— Нет, — согласился Гэндальф, — и годы давят на ваши плечи не столь тяжело, как некоторые хотели заставить вас думать. Бросьте посох!

Черный посох выпал из руки короля и со звоном ударился о камень. Король распрямился, медленно, как человек, чья спина онемела от долгой утомительной работы. Высокий и стройный стоял он, и глаза его, когда он взглянул на чистое небо, оказались голубыми.

— Мрачными были мои сны в последние годы, — посетовал король, — но я чувствую, что проснулся. Теперь я жалею, что вы не пришли раньше, Гэндальф. Боюсь, вы опоздали и увидите лишь последние дни моего дома. Недолго осталось стоять высокому чертогу, воздвигнутому Брего, сыном Эорла. Огонь поглотит высокий престол. Что можно сделать?

— Многое, — ответил Гэндальф. — Но вначале пошлите за Эомером. Правильно ли я догадался, что вы держите его в заключении по совету Гримы, которого все, кроме вас, зовут Змеиным Языком?

— Это верно, — признался Теоден. — Он противился моим приказам и в моем чертоге угрожал Гриме смертью.

— Человек может любить вас и в то же время не любить Змеиный Язык с его советами, — заметил Гэндальф.

— Может быть. Я поступлю так, как вы говорите. Позовите Хаму. Он оказался плохим привратником, пусть же станет гонцом. Виноватый приведет виновного на суд, — проговорил Теоден, и голос его прозвучал угрюмо, но тут он взглянул на Гэндальфа, улыбнулся, и сразу же многие морщины на его лице разгладились и больше не появлялись.

Когда Хама, получив приказ, ушел, Гэндальф отвел Теодена к каменному сиденью, а сам опустился на верхнюю ступеньку лестницы подле короля. Арагорн и его товарищи стояли поблизости.

— Нет времени рассказывать вам все, что вам следовало бы услышать, — сказал Гэндальф. — Но если надежда меня не обманывает, скоро придет время, когда я смогу рассказать обо всем подробнее. Берегитесь! Вы навлекаете на себя опасность куда страшнее тех, которыми умишко Змеиного Языка населил ваши сны. Но смотрите! сон развеялся. Вы живете. Гондор и Рохан бьются не в одиночку. Враг невероятно силен, но у нас есть надежда, о которой он не догадывается.

Теперь Гэндальф говорил быстро. Голос его был тихим и таинственным, и никто, кроме короля, не мог слышать его. И чем дольше он говорил, тем ярче сверкали глаза Теодена, и наконец король поднялся со скамьи и распрямился во весь рост, а рядом с ним стал Гэндальф, и они вместе посмотрели с высоты на восток.

— Именно в той стороне, — сказал Гэндальф, вновь громко, ясно и с жаром, — наша главная надежда, там, где гнездится наш самый большой страх. Судьба по-прежнему висит на волоске. Но если мы продержимся еще немного, у нас будет надежда.

Остальные тоже обратили взор на восток. На убегающие вдаль земли смотрели они, а надежда и страх уносили их мысли еще дальше, за темные горы, в страну тени. Где теперь Кольценосец? Как, в сущности, тонка нить, на которой подвешена их участь! Леголасу, напрягшему зоркие глаза, показалось, будто он уловил проблеск белого: возможно, где-то вдали солнце случайно коснулось вершины Башни Стражи. А где-то еще дальше, в бесконечности, поднимался крошечный язык пламени.