Двадцать девятое июня

А на самом деле мне просто-напросто сильно повезло. Ведь лейбористское правительство, находившееся тогда у власти, старалось не ссориться с Советским Союзом. Более того, в его составе были убежденные социалисты, совсем не склонные считать СССР врагом и не признававшие понятия «железный занавес», которое ввел в обращение «этот старый консервативный бульдог Черчилль». Так что невозвращенец моего типа мог долго ждать решения своей судьбы. Бывали случаи, что в просьбах о политическом убежище и прямо отказывали — например, в СССР возвращали матросов с торговых кораблей, загулявших в лондонских доках (вот было местечко, ныне исчезнувшее с лица Земли!) и утром проснувшихся Бог знает где с незнакомыми собутыльниками, Обычно такие гуляки, протрезвев, подавали на политубежище, чтобы не возвращаться на родной борт. Убежища им не давали, и они ехали домой, хотя ничего хорошего их дома не ожидало.

Но со мной получилось иначе. Джереми Грей, дай ему Бог здоровья, быстро подготовил нужные сведения обо мне и послал гонца в министерство внутренних дел — то самое, против Сенотафа, куда я ткнулся утром. Дежурный чиновник пошел с докладом о происшествии «наверх», но заместителей министра не было, оставался только сам министр, Рой Дженкинс. Он уже надевал пальто, собираясь уйти обедать. Выслушав короткий доклад о советском журналисте, пожелавшем остаться в Соединенном Королевстве, Дженкинс, добродушный и не очень социалистический по воззрениям, — хотя и происходящий из рабочей семьи, — поставил подпись. Моя судьба была тут же решена.

Обо всем этом я узнал гораздо позже, конечно. А сравнительно недавно мой знакомый попал на ужине рядом с лордом Дженкинсом, который успел после министерского поста побывать председателем Европейского Сообщества, уйти из лейбористской партии, основать новую, социал-демократическую, получить баронский титул и стать во главе Оксфордского университета. Знакомый спросил лорда Дженкинса, помнит ли он, как в 1966 году одним росчерком пера приютил в Англии такого-то советского невозвращенца?

— Нет,— покачал головой престарелый лорд.— Простите, не припоминаю.

Зато я-то помню Роя Дженкинса всегда. Пару раз оказывался с ним в одном помещении. Например, я присутствовал, в качестве корреспондента Би-Би-Си, когда Дженкинс, еще не лорд, объявлял в здании лондонских «Коннот Румз» о формировании новой партии. Но подойти к нему, представиться, поблагодарить было неловко. Если мой Грей не понял порыва души и что-то подозревал, когда я кормил его обедом, то ведь и лорд Дженкинс может вообразить, что мне от него что-нибудь нужно, Нет, видно уж суждено мне до конца дней любить его на расстоянии.

…Грей еще раз пожал мне руку, похлопал по плечу и усадил на место у того же журнального столика — ему, мол, надо сейчас распорядиться. Прошло еще сколько-то времени — странно, я или не смотрел тогда на часы, или не помню, что смотрел,— и в комнатку мою вошел сияющий пожилой господин — полноватый, розовый, одетый прямо с картинки, даже с бриллиантовой булавкой в галстуке, выпиравшем из-под жилета. Он поклонился, так и светясь широкой улыбкой, и вдруг довольно чисто сказал: «Здравствуйте!»

Ух, я обрадовался и затараторил было по-русски, но господин, все так же неуклонно улыбаясь, отгородился от меня ладонями: «Нет-нет, оунли инглиш».

Ладно, инглиш так инглиш. Он мне представился — Чарльз Уэнтуортс, я сказал, памятуя профессора, обязательное «хау ду ю ду» — и тут мой новый знакомый совсем развеселился. Он вывел меня в коридор, и через несколько поворотов мы вдруг оказались во дворе здания. Там ожидало такси. Чарльз назвал шоферу адрес — поехали.

Мне не совсем понятно было, почему работнику Хоум Оффиса понадобилось брать такси — у них что, служебных машин не было? Но эту мысль вытеснила другая: мне же нужно было взять из камеры хранения чемодан! Я достал квитанцию и подал ее Чарльзу со словами:

— Черинг Кросс! Лефт лаггидж! Сюткейс! И показал рукой, будто несу чемодан.

Чарльз взял квитанцию, поднес к глазам, и его явно что-то поразило. Он даже отодвинулся от меня и удивленно-подозрительно осмотрел. Потом, приоткрыв стеклянную перегородку в машине, велел шоферу ехать на вокзал, а по приезде не дал мне одному пойти к камеру хранения — пошел со мной и даже придерживал по пути за локоть. Очень ему не понравилось, что у меня в камере хранения чемодан!

Много позже я узнал причину от него самого. До меня, оказывается, ни один невозвращенец не имел при себе багажа —бежали в чем были. Покойный Юрий Кротков — драматург и, увы, информатор КГБ, в чем он искренне покаялся, — остался в Англии на год раньше меня, Он ушел из той же гостиницы «Эмбасси», напялив плащ, а сверху пальто, Но все же без чемодана! И потому моя предусмотрительность — чемодан, да еще в вокзальной камере хранения — навела Чарльза, профессионального контрразведчика, на нехорошие мысли. Что это за тип: говорит, что первый раз в западной стране, и не знает ни слова по-английски, а вон как все устроил, И ведь министр уже дал ему политубежище, без единого допроса!