Два друга

В этой связи мне вспоминается такой случай: зимой, когда короткий день угасал и деревня покрывалась холодным мраком, неожиданно появились волки. Приход непрошенных гостей тревожил жителей. Каждый старался укрыть Тобика от опасности. На одну из ночевок Тобика взял дядя Костя, слывший заядлым охотником и рыболовом. Он поместил собаку в сени за двумя дверьми, куда волкам не проникнуть. Настала ночь, а когда взошла луна и холодным светом залила заснеженную деревеньку, голодные хищники пошли на промысел. Они осторожно крались к избам. Высматривали и вынюхивали добычу. Возле дома дяди Константина они причуяли Тобика и начали искать лазейку, чтобы похитить собаку. Пес тут же почувствовал недоброе и тихонько взвыл. Такого сигнала оказалось достаточным, чтобы охотник бесшумно оставил постель, схватил приготовленное с вечера ружье. Приблизившись к окну, в свете луны он увидел у крыльца нескольких волков. Раздумывать не было времени, и он пальнул через окно по серым бандитам, перепугав свою жену.

Выстрел шомпалки, заряженной свинцовой сечкой, не принес волкам смертельного урона, но они исчезли и в ту зиму больше не появлялись.

Как попал Тобик в нашу деревню, сказать трудно. Появился он когда мне было семь-восемь лет. Старшие говорили, что его привела Кирилловна, одинокая престарелая женщина. Будто бы, возвращаясь из Данилова, она повстречала на окраине мужика. Он вел на веревке исхудалую, но еще совсем молодую собаку. Мужик пояснил Кирилловне, что собака бездомна и он ведет ее на живодерку. Сердобольная женщина дала мужику на косушку и забрала собаку. Так будто бы Тобик оказался в нашей деревне, а Кирилловна вскоре уехала к брату в Питер, и собака стала достоянием жителей.

Выросли ребята, уходило босоногое детство, в десять-двенадцать лет разъезжались в города на заработки, но перед отъездом обязательно прощались с Тобиком, а на смену подрастали другие и тоже становились его друзьями. До глубокой старости прожил Тобик в нашей деревне и пока был жив, нам, его старым друзьям, каждый родитель слал весточку о друге беззаботного детства.

Деревня наша стоит на высоком пригорке. Со стороны большой дороги подъезжаешь к ней по ровной местности, а три другие стороны имеют спуски. Особенно крутой спуск идет на запад. Отсюда открываются близкие и далекие окрестности. И те, что расположены ниже деревни, и есть мирские луга, посередине их петляет безымянная речка. И вот там, в лугах, скрытых от нас густым туманом, у каждого из нас косили то отец, то старший брат.

Растянувшись цепочкой, мы спускаемся все ниже и ниже. Попадаем в полосу тумана, нас обдает то холодной сыростью, то густым влажным теплом. Потом набежавший ветерок разорвал туманную пелену и мы тут же увидели маленьких из-за дальности расстояния косцов. Они ровными рядами расположились по лугу, и нам видно, как за ними остается темная луговая полоса, здесь уже трава скошена.

Чем ближе подходим мы к лугу, тем сильнее чувствуются запахи тумана и скошенной травы. К косцам мы намеревались по дойти незаметно, но нас выдавал Тобик. Завидев своих, он с радостным лаем бросался к нам. Рады были косцы нашему приходу, нашей о них заботе, но никто из них не прекращал косьбу, пока не дошел до конца покоса. Потом каждый косец пучком травы вытирал косу и только тогда пристраивался на валке скошенной травы.

Помню, как мы ребятишки пытливыми глазами рассматривали близких нам людей. У каждого из них лицо и шея были мокрыми от пота, ели они сосредоточенно, но однако ничто не мешало им перекинуться то острым словцом, то какой-либо сельской новостью. Отец мой слыл человеком начитанным. Он выписывал газету, читал ее от начала до конца. У него была небольшая библиотечка. Отец любил Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Толстого. Зачитывался Никитиным, Кольцовым. Не терпел попов и власть имущих. Иногда свою неприязнь высказывал в присутствии других, и мать всегда боявшаяся приходского попа и урядника, не раз распекала отца «за длинный язык», но это плохо действовало. Мне на всю жизнь запомнилось, как однажды за завтраком на покосах в лугах, он читал по памяти сатиру на царя. Называлась она — «Письмо к дяде», то есть письмо Николая Второго Вильгельму Второму. Вот отрывок из этой сатиры. Слушая это, мужики громко смеялись:

…Платя обычаям предков дань,
Пошел и я на иордань,
Посмотреть, как митрополит
В Неве водицу освятит.
Я был с мамашей и женой
И все придворные со мной,
Хотел сказать владыке речь,
Вдруг трах, как взвизгнула картечь,
В дворец ударила, в помост.
Снесла городовому нос,
Разбила знамя моряков,
Перепугала всех попов,
Я в страхе глянул — все ли тут
И жду еще такой салют…