Два друга

Так впервые в жизни парнишка оказался представленным самому себе, как заправский охотник.

В потных местах заболоченного луга Сережа послал Мартина в поиск. Вначале ирландец горячился, нервничал, но потом успокоился, пошел ровно на широком челноке и всякий раз на поворотах наблюдал за поведением хозяина. Но вот он резко остановился, чуть пригнулся и осторожно переступая, потянул. По мере приближения к затаившейся птице, шаг собаки становился все реже и осторожнее. Наконец, он замер на месте, приподняв переднюю лапу. Это была стойка, та самая стойка, которой всегда восхищались Мироныч и отец. Наблюдая за Мартином, Сережа очень волновался. Ружье держал наготове, а потом подал своему другу команду — «Вперед». И когда тот быстро продвинулся, в какую-то долю секунды бекас вырвался из травы и резкими виражами мелькнул вверх. Сережа послал дуплет, но птица взвилась в голубую высь и невредимой скрылась за рекой. Умный пес с укором посмотрел на неудачливого стрелка и, казалось, собирался назвать «мазилой», но Сережа, подражая взрослым, погладил Мартина по голове и тихо сказал: «Ничего, мой друг — наверстаем».

Заря разгоралась. Сережа уже отстрелял четырех дупелей и случайно налетевшего чирка. Норма отстрела была выполнена и следовало кончать охоту. Но когда охотник бережно укладывал в сетку последнюю птицу, сердце его вдруг оборвалось. В стороне пес замер на стойке.

Пальцы охотника судорожно сжимали ружье. Он понимал, что больше стрелять он не имеет права, но искушение было сильнее его воли. Суровый наказ Виктора Васильевича померк в памяти сына, а указательный палец, лежавший на спусковом крючке сводило судорогой. Сережа особенно чувствовал этот кусочек металла и, казалось, утратил над ним власть. Но стрелять он все же медлил. Почем знать, сознавал ли он тогда, что в душевной борьбе решалось его будущее, решалось испытание честности. Пойдет ли он в дальнейшем дорогой правды или окольным путем кривды. И Сережа понимал, что сию минуту может получиться что-то скверное, о чем впоследствии будет сожалеть, терзаться.

Думая так, Сережа растерянно посмотрел в сторону привала, и ему показалось, что старый охотник Мироныч наблюдает за ним. И это образумило парня. Неуемная страсть пропала, и слабая улыбка тронула мальчишеское лицо. Он разрядил ружье, вставил в стволы стреляные гильзы, чтобы без вреда спускать бойки. Проделав такое, парнишка подошел к собаке, послал ее вперед, и когда поднялся дупель, он прицелился и нажал на спуск. Сережа считал, что это был хороший выстрел, и отяжелевшему от жира дупелю не миновать бы Сережиной сумки.

К изумлению Мартина, эта детская игра продолжалась несколько раз, и умный пес не знал — обижаться ли на хозяина или сносить обиду про себя.

От лучей солнца заиграла речная гладь. Заиграла роса на задумчивых камышах, а среди них спокойно на воде сидели кряковые. Такое зрелище вновь вызвало у Сережи мучительную силу искушения. Ведь кряковая — это не бекас. Но и на этот раз он справился с собой. А произведенным умышленно шумом охотник поднял птиц на крыло и одну из них «поразил» таким же условным приемом.

Теперь молодой охотник уверовал в меткость своих «выстрелов» и таившееся чувство азарта неожиданно пропало, а игра, в которую Сережа играл, стала ненужной.

Выбросив из ружья стреляные гильзы, Сережа остался доволен собой.

Запомнил

Когда я встречаю оригинальных по внешности немецких жесткошерстных легавых, мне вспоминается история, суть которой я узнал, когда был на охоте с Николаем Сергеичем.

Надо сказать, что приятель мой был страстным охотником. Он держал пойнтеров, потом английских сеттеров, а впоследствии ирландцев. Англичане не нравились ему своей горячностью, а ирландские сеттеры трудностью в натаске. Но однажды, по рекомендации местных авторитетов, он приобрел от знаменитых родителей щенка жесткошерстной немецкой легавой породы. Кличку дратхаару Сергеич дал Тассо.

Характер у Тассо был строгий, и нам, навещавшим своего друга, дратхаар постоянно внушал настороженность.

За серьезный характер и хорошие сторожевые качества, хозяйка доброжелательно к нему относилась, то есть несравненно лучше, нежели к его предшественникам.

К месту охоты мы добрались до восхода солнца. Огромные разливы дымились туманами, а в прибрежных крепях то и дело слышались разноголосые крики уток. Трава и кусты стояли неподвижно. Все казалось мокрым, свежим, утренним.

Пущенный в работу Тассо старательно отыскивал птицу. Умело подавал ее на крыло. Если после выстрела утка падала, собака тотчас же отыскивала ее и, не испортив оперения, приносила хозяину. Иногда, выбираясь из крепи с убитой в зубах уткой, Тассо представлял занимательное зрелище, просившееся в объектив фотоаппарата.

Было несколько случаев, когда дратхаар приносил еще живых уток, но с перебитыми крыльями — подранков. Ведь к нашему стыду, еще немало горе-охотников, которые безрассудно палят по дичи на любом расстоянии. Такие палилы портят дичь, обрекая ее на бесполезную гибель.