Душа на осколки

Это не счастье — это мучение. Альма чувствовала, что стоит ему появиться на пороге — душа и тело тут же сдадутся. Душа всегда принадлежала только ему, а тело судорожно сжималось от одних только мыслей о нем. Но ведь был еще разум. Разум, который криком кричал о том, что ничем хорошим это закончиться не может. Что ее мучитель всего лишь увлекся, поиграет, а потом, когда играть наскучит, забудет. Выбросит из мыслей еще на восемь лет или на всю жизнь.

Лишь перечитав послание трижды, девушка отправила его в шкатулку к собратьям, а потом заставила себя встать с кровати, выйти, вернуться на кухню, попытаться глупо не улыбаться и не предвкушать.

Черт. Нельзя предвкушать его возвращение.

* * *

Остаток дня Альма провела настолько активно, насколько это было возможно. Руки практически чесались, так хотелось наконец написать ответ. И не останавливало даже то, что она еще совсем не была готова к встрече. Хотелось просто, чтоб приехал. Без рациональных объяснений и поиска логики в собственных желаниях.

Бороться с этим Альма пыталась, занимая себя всевозможными глупостями, будь-то приготовление пирога, разговоры с конюхом, прогулки вдоль щита, составление списков и раздумья о том, какие шторы будут лучше всего идти к светлой обивке кресел в гостиной. Лишь глубокой ночью, когда дом затих, девушка рискнула вернуться в спальню. Она с опаской посмотрела на шкатулку с письмами, но сдержалась, не достав ни одного. Потом была ванна, долгие уговоры себя наконец-то заснуть, желательно без сновидений, а потом сон. К сожалению, сновидения были.

Он, она, ощущения мягкого мха под промокшей рубахой, горящее тело, жадные губы…

Альма проснулась, чувствуя разочарование из-за того, что это опять всего лишь сон, застонала, подбив подушки, а потом уткнулась в них лбом, приказывая себе спать дальше. Девушке казалось, что еще несколько таких ночей, и она готова будет не только писать ответное письмо, но и нестись к нему навстречу.

Благо, больше в ту ночь ей не снилось ничего. Открыв глаза, осознав, что это действительно так, Альма расплылась в улыбке, сладко потягиваясь.

Ночью был дождь, встав с кровати, открыв окно, девушка жадно втянула носом прохладный воздух, наслаждаясь запахом влажной земли. Она долго стояла вот так — в одной ночной рубахе у окна, держась руками за раму, вдыхая это богатство.

Бывает так, что дышишь и не можешь надышаться, не можешь заставить себя отойти, и глаза закрываешь, чтоб ощущения были ярче. Так сейчас было и у Альмы. С каждым порывом ветра по коже пробегали мурашки, но даже мысли не было о том, чтоб закрыть окно, отойти или накинуть что-то на плечи. Не волновало, что кто-то может увидеть ее снизу, что она сегодня и так спала слишком долго, а значит, скоро на пороге появится взволнованный управляющий, чтобы справиться все ли хорошо.

Где-то полыхнул щит, этого Альма не заметила, держа глаза закрытыми. Ей было чудесно. Вот сейчас, стоя у открытого окна, она ощущала себя почти свободной. Почти.

Не сразу, но очень скоро удовольствие сменилось апатией, отпустив раму, девушка обняла себя руками.

Это было уже привычным — еще минуту тому она могла чувствовать радость, а потом непередаваемую тоску, а потом снова радоваться и опять грустить, и так без остановки.

Отвернувшись от окна, Альма вновь потянулась, обходя кровать. Ей предстояло привести себя в порядок после сна, спуститься вниз, дать кое-какие поручения, а потом заняться чем-то более достойным, чем пялиться в стены, в ожидании непонятно чего.

Когда дверь практически слетела с петель, стукнувшись о стену, на пороге возник мужчина в мокром плаще, прижал к себе, начал покрывать лицо поцелуями, Альма застыла, не в силах ни остановить его, ни воспротивиться, ни реагировать.

— Жива, господи…

* * *

Ринар проснулся в холодном поту. Его никогда еще не посещали такие сны. Такие четкие, яркие, правдоподобные, он никогда еще не срывал во сне голос настолько, что проснувшись, не мог вымолвить ни слова, никогда не чувствовал, как руки наяву обдает жаром из сна, никогда не видел, как огонь обволакивает дом, в котором он хранил самое дорогое, что у него было.

Ему приснился пожар в доме Альмы. И она… в огне. Ринар сам запряг коня, сам умчал с рассветом, потом гнал лошадь, боясь, что она падет раньше, чем они достигнут нужных холмов, а потом…

Он затормозил только у щита, чувствуя облегчение из-за того, что над домом не разносится дым, что вокруг тихо, не трещит древесина, не кричат люди, не сбегают животные. Все тихо, а то был всего лишь сон. Не связь, как Ринару показалось изначально, а просто слишком реалистичный сон. Он мог развернуться, мог тут же уехать, помня свое обещание дождаться, когда она сама позовет, но слишком испугался. Хотел просто увидеть. Просто увидеть своими глазами, что все действительно хорошо, что ей ничего не угрожает, она по-прежнему злится, мечет молнии, готова бросать в него приборами, а на донышке глаз горит любовь.

Спешившись, Ринар взял лошадь под узды, прошел через невидимую стену, начал подниматься…