Душа на осколки

— Уберите, это ведь больно…

Ринар хмыкнул. Больно… От слов и осознания неправильности собственных поступков бывает намного больней, чем от царапин. Намного больнее наносить раны, чем их получать.

— Это твои следы, ты и лечи…

Мужчина почувствовал, как сердце девушки зашлось быстрее. А еще почувствовал, что стена из гнева, которая сейчас стояла между ними, пропускает что-то еще… растерянность.

— Как?

— Так же, как я…

Альма вскинула на мужчину взгляд, полный сомнения. Неужели действительно надеется, что после всего она сама к нему притронется? Добровольно? Притронется к тому, кого ненавидит больше, чем боится смерти? Видимо, надеется, потому что понимающе улыбаться, все же вставать, уходить, Ринар не спешил.

— А если не стану? Так и будете ходить с отметиной на лице?

— С твоей отметиной на лице.

— Никто не поймет…

Ринар хмыкнул, но промолчал. Какое ему дело до кого-то другого, когда здесь и сейчас решается единственный важный для него вопрос?

— Лечи, Альма… или пошли.

Мужчина снова попытался подняться, но в этот раз сделать этого не дала уже Альма. Придержала за локоть, дождалась, пока в третий уже раз опустится, вопрошающе посмотрит.

— Вам ведь все равно, завтра уедете и думать забудете, а мне, благодаря вам, жить среди людей, который будут осуждающе смотреть… — девушка говорила только потому, что надо было как-то объяснить то, что сделала потом.

То, что действительно позабыв о боли в коленках, приблизилась, рвано выдохнула, собираясь с силами, а потом шепнула известный с детства заговор, касаясь губами оставленных своими руками царапин.

Обязательно ли было целовать? Нет. Достаточно любого контакта. Но ведь Ринар ясно дал понять — либо лечить так, как лечил он, либо… с него сталось бы ходить с расцарапанным лицом. Ходить, мусоля взгляд, и теребя глубоко-глубоко живущие чувства, которые не дали бы спокойно смотреть на рану, сотворенную своими же руками.

Каждый раз, касаясь кожи на мужском лице, Альма чувствовала, что он напрягается. Не от боли — вряд ли лорду, прошедшего в своей жизни миллион разных испытаний, может доставить неудобство подобная царапина.

Вот только даже царапины почему-то слишком долго не хотели заживать. Сначала Альма подумала, что все дело в том, что лечит она лорда, а потом вспомнила, как лечила ту же Гэйю, и подобных проблем не возникало, значит…

— Зачем вы мешаете? — девушка оторвалась от мужской щеки, задавая вопрос почти шепотом, глядя в серые, теперь уже намного более спокойные, глаза. Он даже усмехнулся.

— Знаешь, как ценна ласка любимой женщины? — только больше мешать не стал — царапины затянулись на глазах. — Спасибо.

— Вы даже в этом ведете игру нечестно, — Альма покачала головой, бессильно опуская руки, которые до этого покоились на груди мужчины — исключительно для удобства врачевания.

— Тогда из-за еще одного раза хуже не будет, правда? — Ринар резко приблизился к лицу жены, коснулся губами губ. Зачем? Хотел перекрыть воспоминания о том поцелуе у щита. О том слишком горьком и больном поцелуе.

Потому теперь целовал иначе, а она не отталкивала. Спроси ее кто-то в этот момент, почему? Соврала бы, что от неожиданности, а на самом деле… Хорошо, что никто не спрашивал.

Уже через мгновение, оторвавшись от девичьих губ, Ринар встал, поднял девушку на руки, направился в сторону места, с которого и был совершен побег.

— Я все же ненавижу вас, — и пусть слова расходились с тем, что Альма сейчас чувствовала, обязана была это сказать. Больше для себя, чем для него.

— Я готов с этим жить, Душа. Пока… — хотя он даже не попытался сделать вид, что поверил. Теперь-то на лице больше не гуляли тени. Он был предельно спокоен. Предельно спокоен и уверен, потому что чувствовал — не ненавидит. Борется — да. Сомневается — да. Злится — да. Но не ненавидит.

Оказавшись на той самой опушке, Ринар убедился, что лошади надежно привязаны и кинуда не дернутся, а потом вновь подхватил пытавшуюся увернуться от этой чести Альму на руки, направился вверх по склону в сторону поместья.

Дом будто вымер — никто не попался им на глаза по дороге до особняка, вверх по лестнице они тоже прошли в полнейшей тишине и одиночестве, достигли дверей в спальню.

Лишь тут мужчина опустил Альму на кровать, отступил.

— Перестань сопротивляться, Альма. Так нам обоим будет легче.

И именно в этот момент, вместе с произнесенными им словами, Альма будто вынырнула из транса, в котором находилась до этого, вновь накатило осознание того, что этот мужчина испортил ей все — побег, жизнь, будущее.

— Уйдите, — девушка выдохнула, бросая на мужчину открытый честный взгляд. Это именно то, чего сейчас хотелось больше всего.

— Больше никаких побегов, Альма. Это было последнее предупреждение. Если попытаешься, из дома не выйдешь. Закрою в спальне.

— Уйдите.

— Не волнуйся, у тебя будет достаточно времени в очередной раз убедить себя, что ты меня по-прежнему ненавидишь. Теперь можешь попытаться доказать, что ненавидишь еще сильней. А я буду помнить, как сладко нам становится, когда я тебя целую… или ты меня. И это даже не больно и не страшно, правда?