Душа на осколки

Такой, ей когда-то придется лишь выбрать, от чего умирать — от тоски, когда он перестанет приезжать или от ревности, когда станет задерживаться. Или желать смерти для него — все потому же. Цепляясь за разум, как за последнюю надежду, девушка чувствовала, что вполне может его лишиться. Это страшно… И жутко утомительно.

— Не могу… — качнувшись вперед, Альма закрыла лицо руками, чувствуя, как по телу проходит дрожь, а из горла почему-то вырываются всхлипы. Она ведь никогда не рыдала. Думала, что не умеет рыдать. А теперь… — Не могу… — с каждым разом повторять слова было все сложней, больней. — Ненавижу…

Его. За то, что когда-то нашел, привез к себе. За то, что был таким… Таким, в которого она влюбилась. За то, что сам не любил. Ни минуты, ни секунды. Что тогда не соврал. Что не дал хоть капельку надежды. Ведь ей хватило бы. Тогда хватило бы. Она бы холила ту его ложь, жила бы ей. Не ненавидела его за то, что воспользовался. За это нет. А вот за то, что отпустил — ненавидела. Но еще больше ненавидела за то, что потом нашел. За то, что вернул. За то, что тогда говорил, как целовал… Ненавидела. Ненавидела за то, что было потом. За то утро, когда примчал… Ненавидела. Ненавидела за сегодня. За то, каким был нежным, ласковым, как поднимал на руках до самых небес. А больше всего за тот чертов флакончик, который вновь достал из тумбы.

Очередной всхлип вырвался из груди. Он был особенно отчаянным.

А как она ненавидела сейчас себя! За слезы, за свою наивность, за детские мечты о нем, за юношеские мечты о нем, за взрослые мечты о нем. За мечты о нем постоянно. Ведь она не забывала. Как бы ни пыталась себя убедить в обратной, никогда не забывала. Наивная дура… Думала, что он променяет тебя на ту, которую ждал десятками лет? Думала, что он теперь будет только твой? Ни черта! Он всегда будет ее, а ты — всего лишь игрушка. На время. Потому, что сама навязалась. Сама предложила, а он только теперь решил, что не против. Решил и взял. А ты даже не сопротивлялась. Забыла обо всем. И ловила… Ловила его унижения, сдобренные лаской.

— Ненавижу…

Себя она ненавидела куда больше. Ненавидела за то, что так и не смогла возненавидеть его.

Рыдания рвались из груди, не давая дышать, слезы застилали глаза, и хотелось только умереть. Умереть, чтоб не было больше так больно. Чтоб не чувствовать себя таким ничтожеством. Умереть прямо сейчас.

* * *

Альма знала, что он придет. Знала, что станет свидетелем того, как она разрывается на части от жалости к себе, но даже это не смогло остановить потоки слез.

Ринар вошел беззвучно, опустился на колени за спиной, сначала просто коснулся рукой тонкого плеча, а потом, не почувствовав сопротивления, обнял, прижимая к себе. Ощутил, как рвано она дышит, как всхлипы душат, коснулся пальцами щеки, собирая влагу.

— Альма, — а что сказать, не знал.

— Нет, — она попыталась вывернуться, он удержал. Вдруг снова захотела сбежать.

— Тише, — прижав к себе девушку сильней, Ринар опустился на колени. — Тише…

— Пусти…

— Нет, — он коснулся губами волос на затылке, еще раз и еще, попытался повернуть ее лицо к себе, она не дала.

— Пусти, пожалуйста, — мотнув головой, Альма снова попыталась вырваться. Тщетно.

— Тише… — не пустит. Как бы ни молила, все равно не пустит.

Сжав в своей ладони тонкую девичью руку, Ринар поднес ее к губам, сначала грея холодные пальцы дыханием, а потом целуя каждый пальчик, ладошку, снова пальцы. Каждую царапинку. Ее трясло. И пальцы тоже подрагивали. Из-за него.

— За что? — а еще голос охрип. И глаза… Его любимые глаза, умеющие метать молнии и излучать такую нежность. Они были сейчас больными. Она лишь на миг обернулась, бросая взгляд через плечо, но он успел заметить это. — За что ты так жесток со мной, Ринар? За что? Что я сделала?

Резко отвернувшись, Альма закрыла рот вольной рукой, заглушая всхлип.

— Почему я, Ринар? Почему? За что так… больно? — по щекам продолжали катиться слезы, а он молчал. Молчал и целовал пальцы, шею, скулу, щеку, заставил повернуться в его руках, завладел другой рукой. — За что?

Не в силах больше ни сопротивляться, ни сдаться, Альма следила за тем, как он целует, дышит, касается, смотрит…

— Пойдем, — а он не спешил с ответом. Встал сам, поднял на руки девушку, резко развернулся на месте, направляясь прочь.

Он шел не по дорожке, а напрямую к дому через высокую траву, не обращая на это никакого внимания. Касался губами шеи девушки на своих руках, шептал, прижимал еще тесней, чувствовал, что тело до сих пор дрожит, снова целовал, шептал, прижимал…

В спальне не изменилось ничего. Только флакон пропал с пола. Ринар усадил Альму на кровать, сам опустился к ее ногам, стянул мокрое платье…

Она не сопротивлялась. Сидела безвольно, следя за тем, как он справляется со шнуровкой, как раздирает одну из нижних юбок, как бросает теперь уже не платье, скорей просто тряпье, на пол, как берет ее лицо в свои руки, покрывает поцелуями лоб, щеки, как целует кончик носа, губы, глаза…

— За что? — а у нее как-то резко охрип голос. И вопрос получился очень тихим, практически неслышным.