Душа на осколки

Альма взяла зелье в руку. Глядя прямо в глаза мужа, откупорила его, вот только к губам не поднесла. Так же, как он совсем недавно, девушка вытянула руку в сторону, чтобы перевернуть бутылочку, выливая жидкость в камин.

С каким удовольствием она следила за тем, как золотой поток стремится к пламени, как капли касаются углей, как слышится яростное шипение… Сладкая месть. Только неизвестно кому — себе или ему.

— Я не собираюсь больше пить эту отраву.

Он напрягся. Альма видела, как скулы окаменели, как все тело задеревенело, и взгляд… Взгляд стал слишком серьезным.

— Почему? — вопрос же прозвучал с опаской.

— Не хотите настрогать детей, перестаньте появляться в этом доме.

Улыбка вряд ли получилась натуральной. Но это и не важно. Она устала. Дико устала от всего происходящего. От своего сопротивления и его молчания. От этого поочередного нанесения ударов под дых.

Вот только не стала пить не потому, что решила сдаться, а потому, что бегать по кругу больше не было сил.

— И что, если вдруг после сегодня… — Ринар не договорил, скривившись. — Родишь? Ребенка, которого потом будешь ненавидеть?

Альма хмыкнула, следя взглядом за взмывающими выше и вновь спадающими языками пламени.

— Я сплю с вами, вас же ненавидя, неужели думаете, не смогу воспитать ребенка, которого не хотела?

Ложь крылась в каждом слове. В каждой букве. А ведь в обители ее учили не врать… Удивительно, как быстро наука выветрилась из светлой головы. Видимо, все дело в том, что слишком много в жизни было учителей, втолковывающих противоположные вещи.

Альма лгала про ненависть, про нежелание… Лгала затем, чтоб вновь защититься — хоть как-то, из последних сил, на последней баррикаде, лебединой песней.

— Так выпей, — каждый раз эти ее слова задевали. Каждый раз он одновременно боялся и ждал именно этого — что когда-то откажется. Боялся потому, что не мог отделаться от воспоминаний прошлого, а ждал… Потому что жить так, как они жили до этого, было невыносимо не только для нее, но и для него. — Или все не так просто?

— Все проще некуда, милорд, — Альма вновь обернулась к нему, вскинула спокойный взгляд, заговорила максимально беспристрастно. — Я — не игрушка. Вы не имели права привязывать меня к себе, а потом приручать, как норовистую лошадь. Вы не имеете права… награждать меня своим ребенком, а потом, в один день, забывать о нас, выбросив из жизни…

— Кто сказал, что я выброшу, если…

— Никто. И «если» не настанет. Дети должны рождаться в любви, а то, что происходит между нами… Из этого союза не может вырасти ничего хорошего. Я устала, Ринар. Безумно. Так, что мне кажется — если еще хоть раз тебя увижу — умру.

Развернувшись, Альма сделала первый шаг от него. Выпустив флакончик из рук, девушка услышала звук стукнувшегося о пол стекла. Стукнулось, но не разбилось. Не разлетелось на осколки, как каждый раз разлеталось ее сердце. Потом был еще один шаг и еще… Она знала, что он смотрит вслед, будто бы даже ощущала его внутреннюю борьбу — он хотел бы пойти следом, но… Пока держался.

И это хорошо. Альме казалось, что догони он, потребуй вновь отвечать на очередной вопрос, она взвоет, а потом просто упадет замертво. Теперь не врала — безумно устала от такой их жизни.

С каждым шагом, отдаляющим девушку от спальни, ей становилось все сложней, груз на плечах прибавлялся. Или просто так казалось. Несколько десятков шагов она сделала по дому, пустому и немому. Все давно спали.

Столько же по двору, путаясь в юбках и собирая ночную росу, остановилась у конюшен. Почему пошла сюда? Не сказала бы и сама. Просто нужно было куда-то идти. Идти так, чтоб оказаться дальше от него. Вход был закрыт, но это не остановило — у Альмы хватило сил сдвинуть огромный деревянный засов, открыть ворота, а потом захлопнуть их за собой. Без магии — по-простому, руками. Так, как делают обычные люди. Обычные уставшие женщины. Бессильные сгорающие изнутри женщины. Здесь было почти так же тихо, как в доме, только неспокойное фырканье хозяев, взволнованных из-за незваной гостьи, и их же перебор копытами не давали увериться Альме в том, что она оглохла.

Хотя оглохни она, и это значения сейчас не имело бы. Ничего не имело. Ей нужно было просто оказаться дальше от него, чтоб потом…

Дыхание резко сперло, девушка ухватилась за деревянное ограждение.

— Не могу… — выдохнув слова, она опустилась на застеленный сеном пол, вновь обхватывая себя руками. — Не могу…

Стало понятно, почему так тяжело — от бессилия. В ней просто не осталось больше сил на сопротивление чувствам, но и принять их сил тоже не было.

Чего он ждал от нее? Что рано или поздно плюнет на собственную гордость, смирится, примет его, так резко ворвавшегося в жизнь? Он почти добился того, чего хотел. Альма давно уже не вспоминала о гордости, не пыталась бороться в полную силу, практически смирилась, но… Что ждет ее дальше? Ждет смирившуюся, любящую беззаветно и неизлечимо? Ждущую каждого приезда как манны небесной, молящуюся на мужчину, которого приходится делить с другой?