Дух викингов. Введение в мифологию и религию Скандинавии

Стены Вальгаллы задрожали, вначале это было едва-едва заметно, а потом дрожь становилась все сильнее. Можно было услышать низкий, настойчивый гул, приближающийся издалека.

Один оставил свои покои и нашел Браги, придворного поэта, который сидел в главном зале. Он спросил искусного менестреля:

– Откуда весь этот шум? Такое ощущение, что приближается свирепая армия врагов.

– Воистину, балки скамеек трещат так, как будто сам Бальдр возвращается из глубин.

Хотя Браги произнес эти слова как бы невзначай, Один не мог ничего с собой поделать: он почувствовал острую боль от упоминания о смерти своего возлюбленного сына. Как бы он ни жаждал снова увидеть Бальдра, Один знал, что это невозможно.

– Перестань дурить, Браги! – предостерег он сурово, что удивило даже его самого.

Восстановив свое самообладание, Один продолжил:

– Нет, тот, кто настолько мудр и умен, как ты, несомненно, должен знать, что это кто-то другой. И я даже могу предполагать, кто именно.

– Тогда кто же он? – спросил Браги с явным любопытством.

– Это не может быть никто иной, кроме как король Эйрик Кровавая Секира, – ответил Один, который самолично организовал гибель внушающего страх короля.

Изображение Вальгаллы. Ворота охраняются Хеймдаллем. Исландская рукопись XVII в.

К тому времени все воины, обитающие в покоях, проснулись и собрались вокруг правителя и его поэта, сгорая от нетерпения узнать, что происходит. Один повернулся к Сигмунду и Синфиотли, двум своим лучшим людям.

– Идите и поприветствуйте короля Эйрика, если это и в самом деле он, – сказал Один, указывая на дверь.

К.Э. Деплер. Браги

Прежде чем выполнить приказ своего правителя, Сигмунд набрался смелости задать вопрос, мучивший его уже некоторое время: почему бог разит самых лучших и благородных воинов и забирает их в свой чертог? Вместо того чтобы задать вопрос напрямую, что могло показаться дерзким, Сигмунд облек его в более завуалированную форму:

– Мой господин, если я могу узнать, ответь: почему ты возжелал забрать в свой чертог именно Эйрика, а не многих других королей мира?

– Потому что, – быстро и вроде бы беззаботно ответил Один, – он обагрил кровью свой меч в столь многих государствах, что их не сосчитать.

Любопытство Сигмунда победило его благоразумие, и он выпалил в ответ:

– Почему же тогда ты вырвал из его рук победу, которая принадлежала ему, когда по твоему собственному соизволению он был так доблестен?

Уже произнеся эти слова, Сигмунд понял, что ими он оспаривает суждения своего господина. Он приготовился к тому, что может последовать дальше. Но вместо гнева или даже угрозы на лице Одина можно было прочитать уныние. Верховный бог глубоко вздохнул и на несколько долгих секунд опустил глаза к полу. Несмотря на грохот снаружи, полное молчание потрясенных воинов в зале можно было ощутить физически. Наконец, все еще глядя в пол, Один мрачно ответил:

– Потому что никто не знает, когда наступит Рагнарёк, и волк сорвется с цепей, чтобы убить меня.

Так говорится в «Песне о короле Эйрике»¹⁶⁹. Откуда Один мог знать, что ужасный зверь (Фенрир) однажды поразит его, и это заставляло бога собирать армию самых отборных воинов из числа людей в бесплодной надежде избежать своей смерти? Отчасти его знание связано с пророческими способностями Одина. Но для того, чтобы он мог получить сведения о том, что произойдет в будущем, это будущее должно было быть предопределено.

Понимание судьбы у скандинавов

Идея судьбы пронизывает всю религию викингов. Всё во Вселенной подчинено ей – даже боги.

В древнескандинавском было, по крайней мере, шесть слов, обозначающих это понятие: ørlög, sköp, mjötuðr, auðna, forlög и urðr. Среди них auðna, mjötuðr и urðr обозначали «судьбу» в самом непосредственном смысле с некоторыми тонкими различиями. Слова forlög и ørlög значили «первый закон», первоначальный и самый мощный набор основополагающих принципов, управляющих поведением. А sköp, слово, происходящее от того же корня, что и современное английское «shape» (форма), относилось к упорядоченной структуре, приводящей к закономерномуу исходу¹⁷⁰. В мировоззрении скандинавов судьба занимала примерно то же место, что и законы науки в современном мире. Она обеспечивала невидимый ведущий принцип, определяющий то, как будут разворачиваться события в мире, и могла объяснить уже произошедшее. Сомнения по поводу реальности и всевластия судьбы считались смешными и практически немыслимыми. Эддическая песня «Речи Фафнира» предупреждает читателей, что бороться против судьбы смешно и безрассудно, словно пытаться плыть в лодке против сильного ветра¹⁷¹.

Судьба не имела никакого отношения к таким понятиям, как мораль или справедливость – будь то мораль и справедливость по стандартам викингов или по каким-либо еще. Карма, к примеру, – идея, совершенно чуждая эпохе викингов. Для скандинавов характерна квинтэссенция «слепой судьбы», совершенно безучастной к благополучию тех, кто попал в ее сети.