— Полковник Засс — умный человек, много учился. Джембулат, конечно, такой грамота нет. Полковник хочет, чтобы кунаков угощать хорошо, чтобы кунак был сытый и много смеялся. Зачем не смеяться? Это весело, если пуля как будто сам без ружья летит! Но думать, что джины[62]пули носят, будет только совсем глюпый черкес. Один раз приехал к полковнику такой чудак, спрашивал, как из пороха делать золото. Ну кто может золото делать?!
Джембулат приглашал Засса в гости, и тот обещал.
— Когда приедешь? — спросил Джембулат.
— Как только ваши вздумают навестить русские табуны, так и приеду.
Джембулат Болотоков засмеялся:
— Посылай свои пули убыхам и шапсугам! Темиргоевцы к вам за табунами не ходят. Ссориться с русскими не хочу и тебя зову в гости.
— Вот и хорошо, — отвечал Засс. — Значит, жить будем дружно.
Засс много пил и радушно угощал гостей, рассказывал им о своем могуществе и подвигах, а после ужина уселся играть в карты. Мы с Тадеушем, спросив позволения у адъютанта, удалились в Форштадт, чтобы выспаться.
— Как тебе понравился этот полковник? — спросил Тадеуш.
— Что-то не очень… Зачем дурачит черкесов? Обидно за них, и потом эти головы на частоколе… Думаю, мир, основанный на страхе и глупости или, вернее, на неосведомленности, никогда не может быть прочным…
— Я тоже так думаю, — сказал Тадеуш.
Глава 34
Ротный командир Полуян — пожилой капитан. Брови у него нависшие, взгляд внимательный.
— Здорово, братцы, — говорит он басом. — Ты, Худобашев, сходи позови сюда Савченко. У него во взводе, кажется, недокомплект.
Худобашев уходит, а ротный расспрашивает, как мы попали на Кавказ.
— Вельяминову представлялись? Прекрасно… Знаю, братцы, хлебнули вы горя, но… такова доля военного. Провинились, с кем это не бывает… А теперь отличимся, а? Глядишь — выйдете опять в офицеры. На Кавказе у нас это очень просто. А пока познакомьтесь получше с солдатами. Поляки — молодцы-храбрецы, ну и наш кавказский солдат вам не уступит.
Появляется унтер Савченко. Остановившись у двери, он не спускает с ротного небольших сверлящих глаз и держит руки по швам. Широкоплечий, приземистый, с усиками, закрученными кверху, он производит на меня неприятное впечатление. Выслушав приказание ротного, Савченко берет налево кругом и командует нам:
— Ну, за мной, шагом марш!
Савченко заводит нас в турлучную[63] избу, насквозь прокуренную скверной махоркой и тускло освещенную одним окошечком.
— Ефрейтор Семенов! — зовет Савченко. — Принимай новичков. Сделай, что надобно. Да пошли кого-либо мне дров наколоть.
— Слушаюсь, господин унтер.
Из сизой мглы выдвигается ефрейтор — солдат средних лет, с подстриженной русой бородкой. Савченко уходит.
— Заходите, братцы, — улыбаясь говорит ефрейтор. — Вон там, кажись, у окна, есть место. Петров, а Петров! Подвинь маленько тюфяк. Вишь, два товарища. Пущай спят по соседству.
— Пущай! Мне разве жалко?
Петров, молодой веснушчатый солдат, смотрит на нас разинув рот и глуповато улыбается.
— Проходи, братцы.
Мы присаживаемся на нары. В избе жарко и сыро. С нар на нас устремлено несколько пар глаз. Тишину нарушает ефрейтор. Он громко зевает, крестит рот и, откашлявшись, деликатно спрашивает:
— А вы кто ж такие будете, братцы? По шинелям — вроде поляки.
— Поляки, — подтверждаю я.
Снова наступает неловкое молчание.
— На прошлой неделе к нам в полк девяносто пять поляков пригнали, — говорит Петров. — И кто в шинелях, кто в мужицких сермягах, а кто и вовсе в лохмотьях… Командир приказал сей же час строить для них одежду…
— Да, поляков нынче на Кавказе много, — соглашается ефрейтор. — Но не столько поляков, сколь беглых. Кажин день кого-нибудь приводят, и кого прямо в линейное войско, а кого и на работу к казакам определяют.
— И почему столько народу нынче в бегах? Недород, что ли, в России, или просто так утекают? — с сильным украинским акцентом говорит пожилой усач, поднимаясь с нар и набивая трубку.
— А ты, Гриценко, чем про беглецов гадать, сходил бы в цейхгауз, получил мешки для спанья новичкам и что положено, а за соломой они сами потом сходят, — предлагает ефрейтор.
— И я пойду, Семенов, и мешки им набью. Пущай посидят. С дороги, чай, умаялись братцы, а мне все одно делать нечего, — говорит Петров.
— Иди, коли охота. Постой! А дрова Савченко кто наколет?
— Да я! Вот принесу сенники… Успеется, — успокаивает ефрейтора Петров.
Вместе с Гриценко он уходит, и снова в избе тишина.
— Что же вас к нам на службу прислали, или вы сами приехали? — осторожно расспрашивает ефрейтор.
Я усмехаюсь:
— Прислали. Поляки сами на Кавказ будто не ездят.
— Бывает и ездят… А за что же вас? За провинность?
— Да.
Дверь распахивается, Гриценко и Петров вваливаются в избу с мешками, набитыми соломой, укладывают их на нары.
— Вот вам, братцы, спите с богом на свежей соломке. А мы теперича к унтеру дрова колоть, а там, глядишь, и ужин.
Ефрейтор предлагает нам иглу с бечевкой, чтобы зашить тюфяки. Пока мы занимаемся устройством постелей, возвращается и Гриценко с Петровым. Несут котел с кашей и хлеб.
Солдаты подходят к столу, размашисто крестятся и вынимают из-за голенищ деревянные ложки.