Дубовый листок

Худобашев сказал, что сотня подвод пойдет завтра с нами в Усть-Лабу, где стоит Навагинский полк, а сегодня объявлена дневка. В казармах полным-полно, а поэтому меня и Тадеуша устроят на ночлег в Форштадте. Посоветовал, пока идет разгрузка, поглядеть на Кубань, которую хорошо видно с обрыва, что за каменным домом.

Обрыв был очень высок и крут. Внизу сверкали излучины широкой реки, за ней тянулась равнина, местами покрытая лесом. Снега почти не было, а на обрыве кое-где даже пробивалась травка. Погода была совсем весенняя. На горизонте рассеивались облака, открывая темную горную цепь, а за ней ослепительно белую.

— Вот это и есть, наверное, Большой Кавказский хребет…

— Никогда не бывал в горах, — со вздохом сказал Тадеуш.

Лицо у него фиолетово-серое, а глаза блестят. Он нагибается и что-то срывает.

— Какая прелесть! Михал, смотри, в январе — фиалка!

Он с нежностью нюхает ее и протягивает мне. У фиалки тонкий-тонкий, едва уловимый запах. И мне жалко, зачем

он сорвал ее.

— И на чужбине пахнут цветы, — говорю я, возвращая ему фиалку.

— С тех пор как попал в плен, я все время просил у пана бога послать мне скорую смерть, а сейчас, Михал, вдруг захотелось жить.

Тадеуш долго нюхал фиалку, закрыв глаза. Вдруг фиалка выпала из его рук, он схватился за грудь и закашлял. Платок, который Тадеуш приложил к губам, покраснел.

— Гружьлица? — спрашивает Тадеуш, растерянно глядя то на меня, то на платок, — Михал! Неужели то гружьлица? Но я хочу жить!

— Полно, Тадеуш! Откуда гружьлица? утешаю я, а сам понимаю, почему у него восковое лицо, а временами такой лихорадочный румянец. Но я продолжаю его утешать.

— При гружьлице, Тадеуш, кровь из горла идет потоком, а это пустяковое пятнышко. Наверное, ты сильно кашлянул и повредил горло.

Тадеуш плюет еще и еще. Слюна чуть розовата.

— Вот видишь? Уже ничего нет.

— Дай боже!

Я стараюсь отвлечь его. Показываю на Кубань.

— Наверное, там и живут черкесы. Весной отправимся в поход. Увидим Черное море. Я никогда не видел моря. А ты?

Худобашев окликает нас. Можно теперь идти в лазарет, а потом на квартиру.

Лекарь Майер сначала мне не понравился. Маленький, худой, некрасивый. Хромает. Посмотрел ногу Тадеуша, по мазал чем-то, приказал фельдшеру перевязать и дать Тадеушу мази про запас.

Потом приказал Тадеушу раздеться. Долго слушал, ощупывал и выстукивал.

— Давно кашляете? — спросил по-польски.

— С прошлой осени. Сегодня кашлял кровью.

— Ничего… Пройдет! — и лекарь обратился ко мне.

А вы на что жалуетесь?

— На неволю. — Ишь какой! — он внимательно посмотрел на меня

колючими глазами. — Вот вас и прислали лечиться сюда от этой болезни.

— А чем лечат? — спросил я дерзко.

— Черкесами! Черкес, это что значит? — Головорез. Понятно?

От лекаря Майера мы ушли в Форштадт. Худобашев устроил нас у вдовы казачки Руденко. Она жила со старой матерью и девочкой лет десяти — Маринкой. Эта Маринка почему-то сразу воспылала симпатией к Тадеушу. Не успели мы расположиться, как она всучила ему огромнейшую морковку. Тадеуш растрогался, начал с ней говорить, перемешивая польскую речь, русскими словами. Маринка вряд ли все поняла, но имела довольный вид. В избе было тепло, и Тадеуш опять раскраснелся. Потом пришел Худобашев и сказал, что нас желает видеть полковник Засс. Пришлось идти.

Мы застали Засса в компании офицеров и двух черкесов около каменного дома. Развлекались стрельбой в шапку, прикрепленную к стволу дерева. Засс уверял, что пули его слушаются и возвращаются к стрелкам по его приказу. Он сделал несколько выстрелов и каждый раз находил пули у собственных ног. Стрелял и один из черкесов и поверил в могущество полковника. Другой же черкес, удивительно красивой наружности, только улыбался и покачивал головой.

Мы с Тадеушем открыли секрет полковника: пули каждый раз подбрасывал к ногам стрелков молодой хорунжий.

— Я все могу сделать! — сказал Засс, обняв обоих черкесов. — Потому и предлагаю дружить с русскими, а не ссориться. Ведь стоит мне приказать, и все ваши пули полетят в вас самих.

У Засса багровое лицо, изборожденное несколькими шрамами, глаза красные, как у кролика, большой нос с горбинкой и длинные усы, один темный, а другой совершенно седой.

Удивительно свирепый и нерасполагающий полковник. Но вот он улыбнулся и перестал быть страшным. Радушно пожал нам руки:

— Слышал, вы здесь проездом в Навагинский полк. Значит, будете со мной в походах. Вот и решил познакомиться с вами.

Становилось темновато, и Засс пригласил всех в дом. Там он начал показывать черкесам фокусы с картами и, кажется, ошеломил обоих. Наконец и это полковнику надоело. Он приказал подавать ужин.

Красавец черкес оказался рядом со мной. Он прилично объяснялся по-российски, и я спросил, как его звать. С гордостью он назвался темиргоевским князем Джембулатом Болотоковым — сыном луны и солнца. Его воспитали горские армяне — черкесо-гаи. На вопрос, понравились ли ему чудеса полковника Засса, Джембулат сказал: