Дубовый листок

— Это что еще за разговоры! — прикрикнул жандарм, вынырнув из-за угла. — Откуда ты взялся? Арестантов не видал, или сам в арестанты захотел?

— Экой вы человек, — ответил крестьянин спокойно. — Неужто слово сказать нельзя? Испортил я их, что ли, либо сам попортился?

Крестьянин махнул рукой и поплелся к своим. Тут подоспели перекладные.

Объехав глубокий овраг, мы потащились на гору, усеянную низкими деревянными домиками, и остановились перед длинным одноэтажным строением с надписью: «Штаб войск Кавказской линии и Черномории».

Вслед за жандармом, звеня кандалами, мы вошли в комнату, заставленную столами, и жандарм сообщил рыжему писарю о прибытии. Писарь вынул из-за уха карандаш, неторопливо записал что-то и, выйдя из-за стола, оглядел нас с головы до ног. Нахмурился.

— Что же вы, в первый раз, что ли? Сдаете рядовых в кандалах! У нас ведь армия, а не арестантские роты.

Жандарм недоуменно повел плечами:

— Мы арестантов всегда так возим.

— Ну и возите, хоть в клетках, а нам что? Неужто я поведу их в таком виде к начальству.

Он вышел с нами на крыльцо и растолковал жандарму, где найти кузницу.

Непривычно легко было возвращаться в штаб. Тадеуш даже порозовел. Зато жандарму пришлось тащить наши «железа». Как-никак, а вместе они весили полпуда.

— Вот теперь дело другое, — буркнул рыжий писарь, удаляясь в соседнюю комнату.

Вскоре он вышел оттуда вместе с адъютантом, который приветливо поздоровался и пригласил нас следовать за собой.

— Сейчас, господа, я вас представлю его превосходительству, генерал-лейтенанту Алексею Александровичу Вельяминову.

Он оставил нас в приемной, где в беспорядке стояли стулья, а со стены с большого портрета смотрел император. Вскоре адъютант появился, предупредительно распахивая дверь

и пропуская вперед небольшого мужчину в черном архалуке[59].

Мы подошли. Пристально посмотрев на нас, Вельяминов слегка наклонил темно-рыжую голову:

— Здравствуйте, господа.

— Ваше превосходительство, — обратился я. — Разжалованные в рядовые поляки Михаил Бартоломеус Наленч и Тадеуш Винцент Кривицкий прибыли в ваше распоряжение.

— А почему вы не рапортуете? — спросил Вельяминов Тадеуша.

— Je nе parle pas russe…[60]

— A-а… Ну ничего, научитесь. А вы французский язык знаете? — спросил меня Вельяминов.

— Так точно, ваше превосходительство.

На отличном французском языке Вельяминов объяснил, что пошлет нас на Черноморию, где почти ежедневно представляется возможность отличиться, и добавил:

— Je sais, que les Polonais sont guerriers parfaitement bien etudies. Ils peuvent se battre comme les lions. Soyez ees bienvenus a notre famille![61]

Мы поклонились. Поклонился и Вельяминов и неторопливо ушел, а мы вернулись в контору.

Передавая нас писарю с приказом устроить на квартиру, адъютант обратился к нам:

— Сегодня рождественский сочельник, господа. Генерал Вельяминов желает видеть вас у себя за обедом.

— Как вы сказали? — спросил я, полагая, что ослышался.

Адъютант повторил и с улыбкой добавил:

— Желание Алексея Александровича равносильно приказу. Предупреждаю — обедаем в пять. Я пришлю за вами вестового…

Когда мы переступили порог генеральской столовой,

все уже были в сборе. Нас встретил тот же адъютант и пригласил занять места. Мы оказались между полковником и капитаном. И тот и другой, наперерыв подвигали к нам закуски и держали себя так, точно мы с ними были давным-давно знакомы.

Немного оправившись от смущения, я начал разглядывать публику. Здесь было около тридцати человек. Все офицеры.

Тщетно искал я Вельяминова. Во главе стола сидел адъютант.

— Вероятно, вы ищете хозяйку? — с улыбкой спросил мой сосед полковник. — Не трудитесь. Алексей Александрович холост, и хозяйку на его обедах изображают дежурные.

— А сам генерал не обедает с гостями?

— Никогда, у него отдельный стол. Особая диета. Но мы уже выпили, и вам следует нас догнать.

Полковник налил нам вина.

Я взглянул на Тадеуша. Как пылали его щеки и блестели глаза!

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил я не без тревоги.

— О да! Как будто в семье. Даже не верится, что это явь.

— А вы поверьте! — сказал по-польски капитан, сидевший подле Тадеуша. — Такова традиция в Кавказском корпусе.

Он начал расспрашивать, откуда и когда мы прибыли, а затем сообщил, что был в свое время в Польше.

— И был влюблен в одну панночку… Именно это обстоятельство и заставило меня с особой энергией изучать ваш язык.

Повернувшись, я увидел, что за стулом весело болтавшего с соседями адъютанта стоит генерал Вельяминов. Медленно пуская кольца дыма, он с интересом прислушивался к разговору.

— Хозяйка! — вдруг сказал он. — А вы не забыли, что по случаю сочельника следует всех угостить ликером?

Адъютант вскочил:

— Непременно, Алексей Александрович!

Вельяминов оглядел присутствующих. Глаза у него были удивительные: до того светлые и блестящие, что казались стеклянными. Потом он что-то спросил у адъютанта, и тот громко ответил, указывая на нас:

— Господа Наленч и Кривицкий? Уже здесь.

Мы с Тадеушем встали.

— Сидите, сидите, — Вельяминов махнул рукой. — Я просто хотел узнать — здесь ли вы и как себя чувствуете…