Дубовый листок

— И не нужно. За мамой попросим послать. Граф Плятер не откажет, остальное все есть— ты и я. К тому же ты в белом платье.

Мы отыскали графа. Он сейчас же послал за пани Скавроньской карету и договорился с ксендзом о венчании.

Вечером мы с Ядвигой стояли в костеле Тринитариев — лучшем из костелов Волыни. На левой его стене была огромная картина, изображавшая битву моих соотечественников с Богданом Хмельницким. Две статуи ангелов под самым куполом казались живыми. Хрустальное паникадило сверкало всеми цветами радуги. Из органа, украшенного фресками знаменитого итальянского живописца, лилась умиротворяющая музыка. В простом белом платье, с белой сиренью в волосах моя Ядвига была прекрасна!

На свадьбе присутствовали пани Скавроньская, граф Плятер и подпоручик Гоньковский.

После венчания ксендз вынес из алтаря старинную саблю.

— Эта сабля самого Вишневецкого. — Начертав ею в воздухе крест, он дал нам к ней приложиться, поздравил и благословил в поход.

— Не думала я, что так совершится ваше венчание, — со слезами сказала пани Скавроньская, обнимая меня.

— Будем надеяться на лучшие времена, — ответил я, стараясь немного ее ободрить.

На прощание Ядвига дала мне прядь своих волос, и я спрятал их на груди.

Глава 22

Из костела Тринитариев мы спустились в подземелье и, пройдя какой-нибудь час по широкому и сухому коридору, вышли на перемельское кладбище. Оттуда добрались до Стыри, где нас ожидала лодка. Было уже совсем темно, когда мы переправились, однако провожатые быстро привели нас к заветному месту. Спуск в подземелье, ведущее в Боремль, мы нашли в одном из углов каплицы, приподняв каменную плиту, как это указывалось в чертеже. Опустив туда факел, мы увидели каменные ступени и коридор, облицованный почерневшим от времени кирпичом…

В стенах этого коридора также находились охранные ниши. Чем ни дальше мы углублялись, тем менее ровным становился ход. Кое-где приходилось пробираться чуть не ползком, а иногда попадались расширения, где можно было стоять всей группой, в полный рост, и дышать свежим воздухом. Он проникал в подземелье сквозь небольшие отверстия в потолке. На стенах в первой части хода блестел мелкий, похожий на селитру порошок. Удивительно! И здесь была своя жизнь: то и дело из-под ног вырывались крысы. Что могло их привлекать в такой глубине!

Мы спустились по парным ступеням, перемежавшимся широкими площадками, и опять попали в расширение. Пламя факелов сильно заколебалось. Сверху подул настоящий ветер! Оказалось, в потолке зиял полуоткрытый люк. Я решил выяснить, где мы находимся, и полез туда.

На поверхности меня встретил старый знакомец — круглый золотистый Егомость! Он взобрался уже высоко в небеса и, окруженный яркими звездами, словно подмигивал мне из-за легкого облачка. Я стоял среди каких-то развалин. Вокруг еле внятно шелестел густой лиственный лес. Недалеко широкой светлой лентой протянулась дорога. Она вела к высокой террасе, у подножия которой блестела река. В лунном свете все казалось необыкновенно красивым и таинственным.

Намереваясь получше рассмотреть террасу и убедиться, что там стоит палац, я влез на груду камней, шагов за пять от лаза. Внезапно сзади послышался громкий оклик:

— Иван, а Иван! Это ты, что ли, бродишь?

— Нет, я здесь! — отвечал другой, тоже поблизости…

Почувствовав, что дело может кончиться плохо, я поспешил к своему лазу и только тут заметил, что около развалин стоят орудия… Значит, русские подошли так близко к Стыри? Может быть, в Боремле уже генерала и нет?!.

— Эй! Кто там! Стрелять буду!

В мгновенье ока я нырнул в лаз и стремительно съехал в подземелье, изрядно припудрив осыпью своих попутчиков. Ободрив их известием, что цель близка, я предложил следовать дальше.

Опять начался спуск. Он был очень крут. Снизу веяло сыростью, запах грибов сделался одуряющим. Стены в этом месте были сплошь закрыты черной слизью… Вдруг факельщик, шедший впереди, вскрикнул и остановился. Я догнал его и сам обмер: мы стояли на пороге палаты… Стены ее и потолок были выстланы нежнейшим голубоватым пухом, оторочены тончайшими кружевами, и все это было пересыпано несметным количеством самоцветов, игравших всеми цветами радуги…

Руки мои сами собой потянулись к роскошной жемчужной нити, свисавшей с потолка. Я шагнул вперед, но факельщик оттащил меня, указывая на огромную белую змею, извивавшуюся под сводами. Припомнив рассказы старого Яна о чудовищах, стерегущих клады, я схватился за саблю, но факельщик бросился на змею, коснулся ее огнем, и она исчезла! Исчезли и окружавшие ее драгоценности, а на их месте осталась черная слизь!..

Все были ошеломлены. Гоньковский даже усиленно протирал глаза:

— Что же это такое? Наваждение? Или мы надышались грибным запахом и одурели?

Но, двинувшись по коридору дальше, мы обнаружили такие же палаты. Осторожно я приблизился к сокровищам, вгляделся. Это были скопища плесени. Здесь, во мраке, тепле и сырости, ничто не мешало ее бурному росту. А самоцветы? Самая обыкновенная вода, сочившаяся по потолку и стенам и сверкавшая волшебными искрами при свете наших факелов.