Дубовый листок

— Как ты угадал! — воскликнула Вера Алексеевна. — Плац-майорша положила косточку в особую шкатулку, а потом ее всем показывала… Я себя чувствовала при этом ужасно глупо.

…Время в Ставрополе пролетело незаметно. Дня через три моя форма была готова, и я появился во всем блеске. Кажется, по замыслу Веры Алексеевны, это совпало с тем, что и Вига в тот же день оказалась в новом городском платьице.

Надо было идти представиться Вельяминову, но Воробьев слышал в штабе, что он болеет. Вот я и не знал, что делать — удобно ли его беспокоить?

— А ты покажись адъютанту, — посоветовал Воробьев

— Заодно узнаешь о здоровье Алексея Александровича. У него ноги совсем никудышные. Когда-то шесть часов простоял в снегу на Восточном Кавказе, с тех пор не может ездить верхом, а тут государь, которого он сопровождал, вздумал сесть в седло. Ну, конечно, и Вельяминов полез на лошадь. Государь ему, правда, сказал, чтобы он оставался в коляске, но Вельяминов упрям. После этой прогулки и слег.

— Император, кажется, его недолюбливал?

— И очень. Вельяминов ведь ермоловец. Вот и был в опале. Но куда без Вельяминова денешься? Герой отечественной войны, редкой самостоятельности человек… Непреклонный, сильный характер… Пришлось гнев сменить на благосклонность, да и то лишь в последние годы!

В приемной Вельяминова были двое, и один из них — доктор Николай Васильевич Майер. Я не видел его давным-давно, но сразу узнал. Время на этого человека не действовало — все так же худ, так же хром, некрасив, все так же в черном. Он едва кивнул в ответ на приветствие и продолжал раздраженно своему соседу:

— Я сто раз говорил, что гомеопатия загонит его в могилу… Так он же не слушал! Я прямо сказал: «Алексей Александрович! Если не схватитесь вовремя, весной умрете от водянки». И вот — вы его видели. Он и сейчас требует гомеопата.

В приемную вошел адъютант, я изложил ему свое дело.

— Не знаю уж, что и сказать. Вряд ли он вас примет. Уж очень плох. Подождите, я доложу.

Адъютант вернулся через минуту:

— Пройдите, господин прапорщик.

Генерал Вельяминов с сильно обрюзгшим лицом лежал высоко на подушках. Открыл глаза и сейчас же закрыл. Тяжко дышал.

— Может быть, все же уйти? — шепнул я адъютанту.

— Не уходи! — вдруг сказал Вельяминов, не открывая глаз. — Рапортуй, Наленч, слушаю.

Я отрапортовал.

— Молодец! Рад тебя видеть офицером, — сказал Вельяминов с одышкой.

В комнату спешно вошли двое. Адъютант бросился к ним. расставив руки:

— Господа, господа… Как же вы без доклада!..

Один из них, штатский, с усталым лицом, сказал:

— Оставьте этикеты. Я лекарь-гомеопат, по приказу его императорского величества прибыл из Санкт-Петербурга. Дайте вымыть руки.

Адъютант поспешил исполнить его требование, а другой, какой-то полковник из штаба, подошел к Вельяминову и вынул крест святого Владимира с лентой.

— Ваше превосходительство… Алексей Александрович. — сказал он, наклоняясь. — Его императорское величество прислал фельдъегеря. Жалует вас орденом за верную службу отечеству.

Вельяминов открыл глаза, и когда полковник положил орден ему на грудь, с усилием выдохнул:

— Поздно! — и снова закрыл глаза.

И опять я вспомнил Максима Луценко, Бестужева…

Поздно! Почему у Николая все всегда бывает поздно или никогда!

Подошел гомеопат, и мы удалились.

В приемной еще бушевал доктор Майер.

— Ну что там? — спросил он меня. — Пичкают генерала крупинками? Я бы… я бы издал приказ о принудительном лечении… Уверен, когда-нибудь до этого додумаются!

С раздражением отодвинув стул, он пошел к выходу, даже не кивнул на прощанье.

Вместе с Воробьевым перед отъездом мы зашли к Вельяминову.

— Очень и очень плох, господа, — сказал адъютант. — Говорят, даже безнадежен.

Воробьев был в отчаянии. Я не испытывал к Вельяминову такой привязанности, как к генералу Дверницкому, но и у меня была тяжесть на сердце. Под командованием Вельяминова я провел самые тяжелые годы, служа рядовым, и был не раз очевидцем его доблести и скромности. Он поспевал всюду, где грозила опасность, водил нас нехожеными путями, он послужил России в борьбе за Черноморию. Потомство обязано его вспоминать с благодарностью!

Глава 57

В Прочный Окоп наша оказия прибыла после полудня, и, как всегда, навстречу высыпали форштадтские жители— кто ожидал почту, кто знакомых, а кто и просто хотел поглазеть. В толпе я заметил Марину, подошел и поздоровался.

— Вот вы и офицер! — Она с восхищением оглядела меня с головы до ног. — Какой вы теперь важный и красивый.

— Красивая у меня форма, ты спутала.

Марина смутилась.

— Нет, вы и раньше были красивым, всегда! Но сейчас лучше. В поясе у вас так тонко, как у черкесов, а плечи широкие, с золотом! И фуражка — как снег бела…