Дубовый листок

Она прогнала нас в город, поручив сделать покупки. Мы добросовестно все исполнили, а у портного заказали мне офицерскую форму. Воробьев звал зайти в штаб. Я сказал, что посижу на улице. Зачем? У меня там нет знакомых. Вот уж когда будет готова форма, идти придется. Воробьев согласился.

Вечер мы провели в тихой семейной обстановке. Воробьев рассказывал новости, которые слышал в штабе:

— Сколько времени прошло, а до сих пор живут воспоминаниями об императоре — где он ступил, на кого посмотрел, что сказал. А Розена-то, оказывается, уволили из-за зятя. Дочка Розена замужем за князем Дадиани, флигель-адъютантом его величества. Этот самый Дадиани, как и многие штаб-офицеры, занимался умножением своего имущества. Заставлял солдат для него работать, выкармливать свиней, еще там что-то делать… Император приехал в Тифлис, собрал всех военных и напустился на Дадиани: «Вы опозорили звание русского офицера! Вы наживались, как самый последний торгаш! Снять сей же час аксельбанты!» Жена Дадиани в обморок хлоп! Розен ни жив ни мертв. И был среди офицеров какой-то молоденький — не то грузин, не то черкес. Когда Дадиани, снимая аксельбанты, наклонил голову, этот офицерик как вскрикнет и тоже в обморок хлоп! Оказывается, думал —

Дадиани сейчас отсекут голову… Вот какого страха нагнал император! Ты что улыбаешься, Михаил!

— Исправило ли это остальных стяжателей?

— Вряд ли… А еще рассказывали, что было в Анапе. Ты. конечно. Михаил, помнишь, как в Геленджике горели провиантские склады?

— Как не помнить. До самой ночи тушили…

— Загорелись они от пыжа, когда салютовали императору. Тогда же император послал в Анапу эстафету, чтобы ему не салютовать. А там это дело уже поручили молоденькому прапорщику. Вот император ступает на анапскую землю, а юнец от восторга все забыл! Взмахнул штандартом и загремело! Сто один раз! Комендант крепости омертвел от ужаса, а император гневно спрашивает: «Кто разрешил салют?!» Выяснили, доложили: «Молоденький прапорщик, ваше величество! Недавно произведен за геройский поступок… Забыл, ваше величество, от радости, что вы приехали»… — «На гауптвахту!» Так молокосос и просидел под арестом, не увидев обожаемого монарха. Когда император уезжал, уже одну ногу поставил в коляску, через плечо бросил коменданту крепости: «Юнца с гауптвахты выпустить, дать годовое жалованье премией и предупредить, чтобы в дальнейшем слушался приказаний и порох напрасно не тратил!» Ведь вот как бывает!

— Позвольте, — сказал я, — почему же в Геленджике на проводах императора салют произвели?

— Верно! Но император и там его запретил, а Бриммер— начальник артиллерии все-таки стрелял. Гак то Бриммер, он у царя пользуется почетом. Вот, может быть, император и вспомнил, что Бриммера на гауптвахту не посадил, а потому… Ты опять улыбаешься, Михаил!

— Императору, вероятно, польстила восторженность юного офицера.

— Кто без греха! — вздохнул Воробьев. — Ну, Верочка, рассказывай, как встречала монарха.

— Я была свидетельницей приготовлений к этой встрече. Комендант крепости, граф Цукато, командировал в Тифлис офицера для закупок деликатесов, нарядов, цветов и всякой всячины и приказал доставить в Анапу замечательного повара. Пока офицер ездил, все вокруг привели в такой порядок, что я не узнала Анапу. Белоснежная, как снегурочка! На улицах ни свиньи, ни коровы, ни курицы!

— Вот что меня всегда возмущает! — воскликнул Воробьев. — Почему мы бываем чистыми И нарядными только к приему гостей?

— Жена плац-майора самолично откармливала индюшку грецкими орехами и миндалем, а теленка поила миндальным молоком. Графиня и граф не жалели средств Наготовили всяческих яств. Можно было бы накормить до отвала целую роту! Приятельницу, у которой я остановилась, а заодно и меня пригласили к графам Цукато помочь декорировать квартиру. Стены обтянули белоснежным атласом с золотым бордюром, мебель — небесно-голубым бархатом. Над диваном повесили вензеля царской четы из белых и розовых роз, а над письменным столом, который ради такого случая покрыли золотой краской, — вензель цесаревича из ландышей и незабудок. Было очень красиво! Но цесаревич почему-то не приехал.

— Его императрица не пустила. Боялась бури на море, так говорили в штабе, — объяснил Воробьев.

— Ах вот оно что! Ну вот, мы старались-старались, а император, говорят, на вензеля даже не взглянул. Посидел на диване пять минут и пошел есть.

— И ты была в числе гостей?

— Что ты, что ты! — Вера Алексеевна замахала руками. — Его встречали четыре знатные полковые дамы в роскошных нарядах, доставленных из Тифлиса, три из них — молодые красавицы, четвертая — сама графиня. У нее в волосах был гребень, усыпанный рубинами и бриллиантами. Я думаю — очень дорого стоит… Ну вот, приехал император, народ кричал «ура». Плац-майорша была в восторге — император съел индюшечью ножку.

— А плац-майорша не сохранила на память косточку, обглоданную императором? — опять не удержался Воробьев.

Все, даже Вига, покатились со смеху.