Дорога, которой нет

Тимур засмеялся, и папино лицо тронула улыбка, так хорошо знакомая. Отец улыбался так, когда ему было смешно, но он хотел сохранить серьезность из педагогических соображений.

– Я рад, что после всех испытаний ты не потерял присутствие духа, – сказал папа строго, – в первую очередь я хочу обсудить с тобой жилищный вопрос. Как бы мы ни относились друг к другу, ты имеешь право жить у себя дома. Приходи в любую минуту, мы с Антониной потеснимся. Если тебе неудобно в проходной комнате, поставим перегородку и сделаем изолированные.

Тимур покачал головой.

– Можем подумать о размене, – продолжал отец.

– На что? – хмыкнул Тимур. – На кладовку и собачью будку?

– Естественно, придется доплатить.

– А, кстати, у меня как раз есть! При освобождении дали, я пока на книжку положил. Спасибо, что напомнил.

– Вот видишь. Я продам машину, у Антонины тоже есть какие-то накопления, сможем очень прилично разменяться. Ты уже взрослый мужчина, пора обзаводиться собственным домом, не все же у этого обормота нахлебничать.

– Этот обормот теперь многодетный отец и добропорядочный бюргер, – улыбнулся Тимур.

– Вот они все такие! – неожиданно разозлился отец. – Сбивают хороших ребят с панталыку, вовлекают в свои дурацкие игры, а потом чик-чирик, я в домике. А доверчивые дурачки радостно идут ко дну.

– Это я дурачок?

– Ну а кто? Кирилл этот твой задурил тебе голову, довел до греха, а сам чистенький! И добренький вон, пригрел старого друга, как последнего бомжа.

– Да почему как бомжа-то? Удобно просто здесь. До работы близко. В Ленинграде не устроиться, а здесь меня ценят, между прочим.

– Ах, сын! Такой ты был способный, такие перспективы открывались, а ты все просрал! – отец с досадой махнул рукой. – Все пути были перед тобой открыты, а привели тебя бомжевать на чужую дачу! Ну да что теперь говорить…

– Нечего говорить, – кивнул Тимур, – может, все-таки выпьешь чаю?

– Нет, Тимур, я не мириться с тобой приехал.

– Да? А зачем тогда?

– Антонина сказала, ты спрашивал ее про Лелю.

Тимур кивнул.

– Тут я тебя очень хорошо понимаю, сын. Это долго будет, и до конца так никогда и не поверишь.

– Ты маму сам хоронил, а я Лелю мертвой не видел.

Папа отвел взгляд.

– Это не важно, – сказал он глухо, – сам или не сам, а все равно не верится. Снится. Утром есть одна секунда, когда не помнишь, что ее больше нет. Это очень тяжело, сын, только когда пытаешься не горевать, еще тяжелее.

– Это я уже понял.

– Недели через три немного подсохнет, позвонишь, я тебя на могилку отведу. Посмотришь, какой я памятник поставил, цветы отнесешь… Глупый ритуал, а на душе легче становится.

– Спасибо, папа.

– А больше тут и не поможешь ничем… Терпи, но жить не забывай.

Тимур кивнул.

– Вот так, а дальше все по-прежнему. Ты знаешь, что я тебя люблю, и никогда не перестану, и на материальную помощь ты всегда можешь рассчитывать, но смириться с тем, что мой сын – предатель родины, я не могу. В хорошие времена еще подумал бы, а теперь, когда все шатается, нет. Я должен сохранить в себе то, чему верил всю жизнь и что пытаются теперь отнять такие, как ты.

– Ну да, тогда, наверное, давай оставим как есть, пап. Не будем лицемерить. Только я никогда не предавал родину, вот в чем дело. Я посылал свои рукописи только в наши издательства и журналы, больше никуда.

– Ну девка твоя вывезла, какая разница.

– Она, во-первых, не девка, во-вторых, не моя, и, в-третьих, не вывезла.

– Да-да, это ЦРУ прокралось и умыкнуло твои писульки. Джеймса Бонда специально присылали.

– Может, и так. Я до сих пор удивляюсь, как это случилось.

– А не писал бы всякую антисоветскую дичь, так и удивляться бы не пришлось.

– Так я и не писал.

– А кто? Пушкин?

Тимур засмеялся:

– Было бы неплохо. Я имею в виду, что писал, но не антисоветскую. Там ничего такого, просто жизнь как она есть.

– Враги, знаешь ли, каждое лыко ставят в строку, поэтому, если выходишь на международный уровень, надо очень внимательно думать, о чем можно писать, а о чем нельзя.

– Никуда я не выходил, – буркнул Тимур себе под нос.

– Где же я упустил, что ты не понимаешь очевидных вещей? – вздохнул отец. – Кажется, правильно тебя воспитывал, и вроде бы дело нашей партии было для тебя не пустым звуком… Ты же верил, Тимур! Помню, как ты гордился, когда тебя выбрали флаг на линейке поднимать, это же искренне было, сын!

Тимур кивнул.

– Когда все покатилось по наклонной?

– Не знаю, пап.

– А сейчас во что ты веришь? О чем думаешь? Радуешься, что все летит к чертям? Потирая руки, сядешь сейчас какой-нибудь пасквиль строчить типа «Детей Арбата» этих поганых?

– Ну что ты, пап. Отличная книга. А если ты спрашиваешь серьезно, то я не коммунист, но и не антисоветчик.

– А кто ты?