Дорога, которой нет

– Потому что два редчайших случая в одной семье! – отрезала старушка. – Два! Вы много человек можете перечислить, кого посадили за иностранную публикацию? Хватит пальцев одной руки и еще останется. А смертей от токсикоза много вы знаете?

– Так я не акушер… И формально Тарнавский отбывал за антисоветскую агитацию и пропаганду, а пять лет назад за нее сажали прилично. Не так, чтобы всех подряд, как в тридцать седьмом, но пальцев вам бы точно не хватило.

– Хорошо, хорошо, Ирочка. Как говорится, есть ложь, есть наглая ложь и есть статистика. Отвергнем официальные данные, которых мы все равно не знаем, и опустимся на бытовой уровень и личный опыт. Были у вас в течение жизни знакомые, или знакомые знакомых, или даже знакомые знакомых знакомых, которые бы умерли во время беременности или были посажены за антисоветскую агитацию? Из самого-самого вашего дальнего круга можете назвать хоть один случай? Естественно, кроме Тарнавских.

Ирина задумалась:

– А вы знаете, Гортензия Андреевна, пожалуй, что и нет. Но это если не учитывать сталинское время, потому что такие знакомые у меня как раз есть.

– У всех есть. Но в семидесятые массовые репрессии давно прекратились, откуда вдруг всплеск?

«Оттуда, что людей стали распихивать по психушкам, а не по лагерям», – мысленно огрызнулась Ирина, а вслух ограничилась свежим наблюдением, что в жизни чего только не бывает.

– Согласна с вами, Ирочка. Как говорится в поговорке, и жук свистит, и бык летает. Взятая каждая по отдельности, судьба этих молодых людей вызывает только сочувствие пополам с удивлением, но когда знаешь, что они муж и жена, на душе явственно начинают скрести кошки.

С этими словами Гортензия Андреевна вошла в ворота садика.

* * *

За пять лет его отсутствия в больнице почти ничего не изменилось, и очень быстро Тимуру стало казаться, что он никогда и не покидал рабочего места. Отбытый срок превратился в какую-то петлю времени, будто он на сверхсветовой скорости облетел галактику и вернулся к исходной точке, а годы, проведенные в колонии, то ли приснились, то ли случились с кем-то другим.

На прежнем месте он находил прежнего себя, и мысли о Леле, в колонии потускневшие, истончившиеся, вновь обрели плоть. Тимур не знал родной больницы без Лели, точнее, без Ольги Григорьевны. Жена умерла раньше, чем он привык называть ее Лелей. Всегда она была здесь, в этих коридорах, деятельная, быстрая. Такая худая, что порой казалось, что навстречу несется пустая хирургическая роба, подхваченная ураганом.

Пришлось привыкать, что, когда он привезет больного с аппендицитом, она не сбежит вниз по лестнице ему навстречу, не заставит снимать ЭКГ и не наорет, что с пострадавшего при тяжелом ДТП не срезали одежду, и теперь придется тратить на это драгоценные секунды перед операционной.

За пять лет он так и не понял, что больше ему не к кому возвращаться…

Знакомство их сразу не задалось. Первые дни Тимура ставили на простые случаи, и он возил в основном бабушек с давлением к терапевту. Замечал в приемнике суровую девушку с орлиным профилем, мимоходом думал, какая страшненькая, и отправлялся в путь за следующей бабкой.

Среди коллег Ольга Григорьевна считалась настолько некрасивой, что о ней даже не сплетничали. С таким рубильником о замужестве нечего было даже и мечтать, поэтому ей прощали то, что ни за что не простили бы более привлекательной женщине – истовую любовь к работе, трудовое рвение, умение отстоять свою точку зрения и грубоватый сарказм. Словом, то, что в совокупности называется призванием.

Вместе с коллективом Тимур стал весело бояться Ольгу Григорьевну, привозя в приемник хирургическую патологию, дежурно спрашивал у сестер «как сама?» и радовался, если слышал «сегодня добрая». В то же время, если сестры, радостно потирая руки, предрекали: «Сейчас узнаешь, как в три часа ночи аппендициты возить», – не слишком огорчался. Если ошибался с диагнозом, Ольга Григорьевна могла припомнить ему военное прошлое и знаменитую таблетку, разломать которую пополам считается вершиной военной медицинской науки, но она никогда не жаловалась начальству и не раздувала конфликты на пустом месте.

Как-то Тимур после особенно сурового разноса за то, что привез бабку с холециститом без кардиограммы («ЖКБ – ЭКГ, – чеканила Ольга Григорьевна, для наглядности оттеняя каждую букву стуком ручки по столу, – запомните, как “Отче наш”»), заметил ей, что она напоминает ему командира лодки – такая же быстрая и волевая. Ольга Григорьевна проворчала: «Всю жизнь мечтала о таких комплиментах», – но видно было, что ей приятно.

Однажды он привез ребенка с болями в животе. Семья эта была известна всем медикам городка. Глухонемая мама боялась, что не поймет маленькую дочку, поэтому просила вызвать ей скорую помощь при малейшем подозрении на нездоровье. В этот раз девочка жаловалась на боли в животе, Тимур посмотрел, не нашел ничего особенно серьезного, но на всякий случай решил отвезти в приемник, рассудив, что лучше пусть Ольга Григорьевна наорет, чем он пропустит детский аппендицит.