Дом Цепей

Гамет молча выслушал тираду Блистига. Уже не в первый раз командующий гарнизоном выплескивал при нем свой гнев. С момента прибытия в Арэн Гамета сделали связующим звеном между Блистигом и адъюнктессой. За это время перед ним промелькнуло достаточно различных лиц и судеб. «Собачья цепь» — так называли громадный караван малазанских беженцев, которых Колтейн несколько месяцев вел из Хиссара в Арэн и только на подступах к городу поручил заботам имперского историка Дукера. Гамет встречался и беседовал с бывшими беженцами. Говорил он также и с теми, кто все это время находился в Арэне. В осажденном Арэне. Адъюнктесса рассчитывала, что в каждом из них вспыхнет желание отомстить, что они двинутся вместе с ее армией на разгром Ша’ик и своим знанием местных особенностей помогут зеленым новобранцам. Но дни шли, и Гамет все яснее понимал: надеждам Таворы не суждено оправдаться. Вместо жаждущих отмщения он видел сокрушенных сердцем. Даже не сокрушенных, а… Правильнее сказать, что сердца этих людей были разорваны в клочья, растоптаны и даже уничтожены.

Блистиг, разумеется, знал о ежедневных докладах Гамета адъюнктессе. Но похоже, командира гарнизона мало заботило, что все его гневные слова и резкие суждения могут достичь ушей Таворы. Видно, Опонны благоволили командующему, ибо до сих пор Блистиг не передавал адъюнктессе его опрометчивые высказывания и ограничивался лишь краткими сообщениями, воздерживаясь от собственных замечаний.

Когда командующий выплеснул свое негодование и умолк, Гамет подошел к повозке, где лежал пьяный старик. Солдаты тут же попятились от него в разные стороны, словно от прокаженного.

— Значит, это и есть Прищур, — растягивая слова, произнес кулак. — Тот самый лучник, убивший Колтейна.

— Проявивший по отношению к нему милосердие, — сердито поправил Гамета один из солдат.

— Однако сам он явно так не думает.

Старик молчал.

— Отвезите его в казарму, — приказал солдатам Блистиг. — Там дочиста отмойте, найдите ему одежду и заприте под замок.

— Будет исполнено, господин командующий.

Возница хлестнул тощую лошадь, и повозка загремела по мостовой.

— Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь, — сказал Блистигу Гамет. — Разжалования, ареста и отправки на ближайшем корабле в Унту. Только не выйдет! Ни адъюнктессу, ни меня не заботит, хотите вы воевать или нет. Мы должны нанести ответный удар по Ша’ик и всем бунтовщикам. Мы готовим войну, и вы нам нужны. Вы и все эти солдаты… с сокрушенными сердцами!

— Лучше бы мы тогда погибли, — вырвалось у Блистига.

— Но вы не погибли. У нас три легиона новобранцев. Молодых, неопытных, но готовых проливать кровь мятежников. Мы не хотим гнать их на убой. Весь вопрос в том, чему вы и ваши солдаты сможете их научить?

Блистиг вспыхнул.

— Как же все переменилось! Адъюнктесса производит в кулаки бывшего капитана стражников из своего поместья, а от меня ждет…

— Между прочим, этот, как вы изволили выразиться, бывший стражник поместья начинал службу в Первом полку Четвертой армии. И о Виканских войнах знает не из сочинений Дукера и прочих историков. Я, да будет вам известно, прослужил в армии двадцать три года и Колтейна видел еще в те времена, когда вы держались за мамкин подол. А потом меня ранили в грудь копьем, да так тяжело, что все думали, что мне конец. Но я выжил. И тогда мой командир по доброте душевной отправил меня в Унту. Как говорится, на покой. Да, я командовал стражниками в доме Паранов и считаю, что вполне это заслужил.

Блистиг переварил его слова и криво улыбнулся.

— Тогда вы не хуже моего понимаете, что ждет адъюнктессу и ее армию в семиградских песках.

Гамет поморщился, но ничего не сказал в ответ.

Оба малазанца молча уселись в седла.

— Сегодня с острова Малаза должен прибыть последний транспортный корабль, — нарушил молчание Гамет. — Адъюнктесса приказала всем старшим офицерам ровно в восемь быть у нее.

— Зачем?

«Ох, Блистиг, была бы моя воля, я бы поговорил с тобой совсем по-другому».

— Об этом вы узнаете от нее. Мне только велено передать приказ.

Широкое устье Мениха заканчивалось Арэнской бухтой, куда река несла свои мутные зловонные воды; на расстоянии полулиги от берега мусора еще было предостаточно. Прислонившись к перилам правого борта, Струнка мысленно посочувствовал обшивке корабля, вынужденной соприкасаться с такой дрянью, а затем перевел взгляд на приближающийся город.

Струнка поскреб пальцами колючую щетину на подбородке. Медно-рыжая в молодости, теперь она все заметнее становилась седой. Однако у солдата были свои причины радоваться этому обстоятельству.

Арэн почти не изменился, если не считать опустевшей гавани. То же дымное облако, висящее над городом; тот же бесконечный поток нечистот, исторгаемый в Ловцову Бездну, как малазанцы называли Менингалльский океан.