Дом Цепей

— «Истребители собак» мертвы? — недоверчиво переспросил чародей, хватая Леомана за руку. — Все до одного?

— Да, высший маг. Странно, что ты до сих пор этого не знал. Правда, у нас остались пустынные воины. Мы еще можем одержать победу, но только не здесь и не сейчас. Нужно убедить Ша’ик покинуть оазис.

— У вас ничего не получится, — возразил Л’орик. — Богиня почти рядом. Слишком поздно убеждать Избранницу. А вскоре станет слишком поздно вообще что-либо делать.

Они достигли вершины холма и увидели там Ша’ик в полном боевом облачении. Она стояла к ним спиной и глядела на юг.

Л’орик едва не закричал от разочарования. Он заметил то, чего не могли увидеть его спутники.

«Я опоздал».

Он прыгнул в раскрывшийся портал, и тот сразу же захлопнулся.

Нет, богиня Вихря вовсе не потеряла память. Ее воспоминания имели облик, отточенный яростью до мельчайших подробностей. Да, они были столь же отталкивающими, как лики в каменном лесу. Но они существовали, и богиня могла ласкать их и даже слагать песни, какие влюбленные пели своим милым. Вот только в ее песнях не было ни крупицы любви. Ненависть, одна лишь сплошная ненависть. Мечты о расправе. Правда, тот, кого она жаждала убить, был либо уже мертв, либо недосягаем для нее.

Но у богини оставалась ненависть. Она ненавидела его слабость. Конечно, не он один в их племени играл в такие игры. Когда звезды поворачивали на лето, многие тайком пробирались в чужие хижины, где их уже ждали. Она и сама не была безгрешной, когда раскидывала ноги, уступая напору чужого мужа или неуклюжего юнца, переполненного весенними соками.

Однако ее сердце хранило верность тому, с кем она жила. Этот закон был для нее свят.

А вот он не был похож на остальных мужчин племени. Если бы все дело было лишь в зове плоти, она бы простила. Но он откликался на зов… своих глаз. И его руки не ласкали чужих женщин. Они рисовали запретные изображения в потаенных местах пещер. А глаза следовали зову сердца, отданного другой, с кем он ни разу даже не ложился. И ведь этому глупцу оказалось невдомек, что он вырывает свое сердце из верных, любящих рук той, что всегда была с ним рядом.

Но та, другая не отдала ему свое сердце. Трудно сказать, было ли у нее вообще сердце. Вот язык — злобный, язвительный, — без сомнения, имелся, что и послужило причиной того, что ее изгнали из племени навечно. Однако прежде чем исчезнуть, эта тварь убила всех своих сородичей, кроме одного.

И как только он мог любить такую женщину?

Гнев богини вспыхнул еще тогда. Ритуал не погасил его. Ничего не изменилось и после того, как ее, ослабленную, не способную идти, насильственно освободили от Клятвы и бросили в мир вечной тьмы. И каждый любопытный дух, слыша жалобные стенания, сочувствовал ей. Духи утоляли ее голод, а она забирала их силу. Слой за слоем. Ведь духи были глупы и беспечны. Они растрачивали свою силу по пустякам. А у нее была цель.

Мир наводнялся детьми. Кто была их мать? Конечно же, та мерзавка, которую изгнали из племени.

А их отец?

Богиня знала: эта бессердечная тварь приходила к нему в самую последнюю ночь. Да, приходила. Поутру, когда его выволокли из пещеры, на нем оставался ее запах. И его глаза не могли скрыть правду. О, этот взгляд она не забудет никогда.

Возмездие. Оно слишком долго билось в цепях, будто пойманный зверь. Возмездие — это все, чего нынче жаждала богиня Вихря. И даже Рараку не сможет ей помешать. Дети погибнут.

«Да, дети обязательно умрут. Я очищу мир от потомства этой пары; я изведу всех самодовольных двуногих вшей. Они все родились от одной-единственной матери. И погибнут по моей воле».

Конечно, она не могла примкнуть к Ритуалу. Ведь внутри нее рождался новый мир.

«И вот теперь я наконец-то восстану. Облеченная в плоть одной из ее дочерей, я погублю окружающий мир».

Богиня видела открывающийся магический Путь, ждущий и зовущий ее. И он был заполнен клубящимися тенями.

«Как славно будет снова ощутить, что ты идешь ногами. Почувствовать тепло тела и жар крови. Вкус пищи и прохладу воды.

Как здорово снова дышать… И убивать».

Ни о чем не думая и ничего не слыша, Ша’ик стала спускаться вниз по скату. Поле битвы ждало ее. На противоположной стороне мелькали фигуры дозорных. Один поскакал в лагерь, остальные продолжали наблюдать за Избранницей.

Они все поняли. Она знала это.

Сзади продолжали звучать крики. Ша’ик улыбнулась.

«Так и должно быть. Двое воинов, которые впервые встретили меня, теперь провожают меня на битву. Напрасно тогда я сомневалась в них. Любой из них сейчас спустился бы сюда вместо меня. Нет, это не их битва. Эта битва принадлежит мне… И богине Вихря».

— Войдите, — послышался голос адъюнктессы.

Капитан Кенеб немного задержался, приводя в порядок растрепанные мысли, а затем откинул полог штабного шатра и шагнул внутрь.

Адъюнктесса надевала доспехи. За время похода она привыкла облачаться по утрам. С помощью слуги это можно было бы сделать легче и быстрее, но Тавора не любила, когда ей прислуживают.

Правильнее сказать, она отучила себя от этого.

— Я слушаю вас, капитан, — как всегда ровным, бесстрастным тоном произнесла адъюнктесса.