Дом Цепей

— Хорошо, — вздохнул коготь. И опять поднялось облачко, словно бы миниатюрный Вихрь Дриджны. — Пусть будет по-твоему: за мной должок.

— Рад, что мы договорились. А теперь подай признаки жизни. И погромче. Твоя красавица должна услышать. Она болтается где-то неподалеку. Развалины обнюхивает.

Жемчуг услышал удалявшиеся шаги. Две пары ног.

«Что, маг, решил унизить меня таким образом? Ох и глупец же ты… Погоди, скоро наши дорожки снова пересекутся».

Связанная фигура рядом снова заерзала и застонала. Невзирая на неприятный осадок, который оставило столкновение с Быстрым Беном, Жемчуг улыбался.

На востоке светлело небо. Хвала богам, эта ночь наконец-то закончилась.

Глава двадцать шестая

И в тот день восстанет Рараку.

Книга Откровений Дриджны,

глава XXXIV, часть II, стих 1.81

Когда-то богиня была лишь небольшим вихрем, где слились ярость пустынного ветра и песка. Она была стеной, обступившей бывшую Фелисин из дома Паранов, которая ныне стала Ша’ик Возрожденной, Избранницей и предводительницей Воинства Апокалипсиса.

Ее покойную мать тоже звали Фелисин. Точно так же она назвала и свою приемную дочь, однако сама утратила это имя. Только иногда, в ночной тишине, заглядывая в глубины своего сердца, она ловила отблески себя прежней — розовощекой смеющейся девочки с сияющими глазами. У этой девочки был старший брат Ганос, который души в ней не чаял. В раннем детстве Фелисин Паран нравилось сидеть у него на коленях и воображать, будто она скачет на быстрой лошади из отцовских конюшен. А еще малышка любила, когда Ганос подбрасывал ее вверх, и она кричала, замирая от страха и удовольствия.

Ни для кого не было секретом, что их мать посещали видения, за что госпожа Паран пользовалась всеобщим уважением. А младшая дочь мечтала, как однажды такой же удивительный дар пробудится и у нее тоже.

Но это случилось, только когда в нее вошла богиня Вихря — ужасающее, злобное создание, чья душа была бесплоднее любой пустыни. Видения, хлынувшие к Ша’ик, оказались неясными и тревожными. Через какое-то время девушка поняла: они никак не связаны с ее собственным даром, а порождены страхом.

Страхом богини.

Вихрь отступил из пределов внешнего мира, но он по-прежнему бушевал внутри Ша’ик, разносясь по ее смуглому телу, наполняя жилы и, главное, — обволакивая ее разум.

Да, в этом урагане была сила: горькая, желчная, злобная. И все, что питало эту силу, несло в себе гадкий привкус предательства. Измены, разрывающей сердце и душу. И раны эти не поддавались исцелению, не желали, подобно телесным шрамам, затягиваться и рубцеваться. Наоборот, богине Вихря доставляло какое-то извращенное наслаждение постоянно бередить их, дабы там не угасало пламя ненависти. Ненависть — единственное чувство, остававшееся у богини, если не считать гнева и злобы, которые, по сути, также были ее порождениями. Чувство столь древнее, что богиня уже сама толком не помнила, как выглядит тот, против кого оно обращено, но по-прежнему продолжала его ненавидеть.

В те редкие минуты, когда Ша’ик удавалось взглянуть на себя со стороны, она понимала, насколько безумна богиня Вихря. Возможно, она была такой с самого начала, ибо только умалишенный мог сделать ненависть главным смыслом и целью своей жизни. Каким бы тяжким ни было преступление, когда-то совершенное против богини, каким бы чудовищным ни было предательство, тот, неведомый Ша’ик изменник и злоумышленник не заслужил столь неиссякаемой ненависти и жажды отмщения. Наказание давно уже значительно переросло размеры преступления. Но иногда даже безумцы ощущают пределы, дальше которых двигаться опасно. Ша’ик не знала, было ли в жизни богини такое время, когда она еще могла сойти с этой тропы и загасить в себе разрушительный огонь. Богиня слишком давно, слишком долго следовала этой дорогой, рассчитывая однажды занять свое место в сонме Взошедших.

«Мы и сами не замечаем, как вступаем на опасную тропу, идем по ней шаг за шагом, даже не подозревая, что уже движемся по краю пропасти. Казалось бы, все остается таким, как и было. Те, кто рядом с нами, не видят в нас никаких внешних перемен. Более того, мы не ощущаем и внутренних изменений. Только иногда… какое-то непонятное напряжение, некий неясный страх в душе. Первые свидетельства нарушенного равновесия».

Сейчас бывшая Фелисин Паран, а ныне Ша’ик Возрожденная, хорошо это понимала. Но понимание пришло слишком поздно. Она сама шла по такому же пути.

«Нектар ненависти сладок… Я уже оказалась в этой пропасти. Я столь же безумна, как и богиня Вихря. Мы с ней — родственные души, потому она и выбрала меня.

Так за какой же уступ я продолжаю отчаянно цепляться, надеясь остановить падение? Почему упорствую, думая, что еще смогу себя спасти, что сумею вернуться туда, где нет безумия, где все ясно и понятно?

Неужели я еще верю, что можно возвратиться в детство?»