Дом Цепей

Гамет ожидал услышать громкие крики, но все звуки были какими-то приглушенными, словно бой происходил в лиге отсюда. Перед ним замелькали объятые ужасом лица солдат Корболо Дома. Они раскрывали рты, чтобы закричать, но оттуда слышался лишь шепот. Казалось, песок впитывает всю силу их голосов, как впитывал он кровь и желчь гибнущих «Истребителей собак».

К траншеям рванулась подоспевшая пехота. В воздухе замелькали черные лезвия мечей. А по соседнему, восточному скату уже поднимались виканцы. Видя их знамена, старик радостно улыбнулся. Все три клана здесь: Ворона, Дурного Пса и Куницы.

Из тьмы небес посыпались стаи мотыльков-накидочников. Им даже не надо было драться за добычу: трупов и крови хватало на всех.

С того ската, что находился к западу от Гамета, послышались взрывы «морантских гостинцев». Старик ожидал, что сейчас задрожит земля и гулкое эхо еще не раз повторит эти звуки. Но опять они доносились словно бы издалека. На мгновение Гамету показалось, что он смотрит на громадную стенную роспись, изображающую какое-то давнее сражение. Застывшая во времени, эта битва была вечной.

Но главным оказалось вовсе не это. К «Истребителям собак» пришло возмездие. Настал час расплаты за зверские убийства малазанских солдат и мирных жителей. Достойный противник еще мог бы рассчитывать на снисхождение. Но предателям пощады не было и быть не могло.

Гамет смотрел на происходящее и не верил своим глазам. Хваленые солдаты Корболо Дома, вымуштрованные на малазанский манер, почему-то даже не пытались обороняться. Они просто гибли под натиском противника или же бросались наутек. Но отбежать удавалось лишь на несколько шагов, после чего их настигал удар меча, копья или конского копыта. Гамет понимал их ужас; ему даже нравилось смотреть на эти перекошенные лица. Он никогда не был кровожадным, но сейчас со странным наслаждением взирал на то, как падают отсеченные головы, а из располосованных тел хлещет кровь.

А потом он услышал песню. Поначалу тихая, будто шелест волн на далеком берегу, песнь обретала силу. Вскоре она зазвучит во весь голос.

«Да, это произойдет уже совсем скоро. Нам нужна эта песнь. Мы слишком долго ждали ее — прославляющую наши деяния и битвы, наши жизни и смерти. Мы нуждались в собственном голосе, дабы наши души непрестанно шли вперед. К новым сражениям. К новым войнам. Шли, чтобы заполнить полуразрушенные стены, чтобы защищать давным-давно высохшие гавани и мертвые города, где когда-то кипела жизнь. Да, на берегах мелкого теплого моря жизнь била ключом.

Даже воспоминания нуждаются в защите. Даже память нужно отстаивать».

Гамет продолжал сражаться бок о бок со своими новыми товарищами. Он уже успел полюбить их — стойких, немногословных воинов, и, когда к нему подъехал всадник в знакомом шлеме с драконьими крыльями, старик приветственно помахал ему мечом.

Всадник снова засмеялся. Рука, забрызганная вражеской кровью, подняла забрало шлема… На Гамета глядело смуглое женское лицо с пронзительно-синими глазами, окаймленными паутинкой мелких морщин.

— Куда теперь? — спросил Гамет, удивляясь, что даже голос его звучит приглушенно, словно бы издалека. — Мы уничтожили еще не всех врагов. Надо ехать в оазис.

Женщина улыбнулась, продемонстрировав ослепительно-белые зубы.

— Мы не станем воевать с соплеменниками. Наше сражение окончилось. Завтра здесь снова прольется кровь, но мы уже будем далеко отсюда, ибо отправляемся на побережье. Ты поедешь с нами, воин?

Гамет понимал: этот отряд нуждался в нем, старом, опытном солдате. Однако в глазах женщины было что-то еще. Нечто манящее, зовущее, и не только на битву.

— Я готов.

— И ты согласен оставить своих прежних друзей, Гамет Уль’Паран?

— Ради тебя — да.

Сердце старика капитулировало без боя, не в силах устоять перед ее улыбкой и радостным смехом.

Гамет в последний раз обвел глазами соседние скаты. Виканцы двигались к оазису. Над восточным скатом кружил одинокий ворон. Малазанцы на западе отступили. Странно, но пир накидочников оказался недолгим. Над траншеями было пусто, а внутри них — тихо. Живых среди «Истребителей собак» не осталось.

«Возмездие. Она будет довольна. Она поймет и обрадуется.

И я тоже очень рад.

Прощай, адъюнктесса Тавора».

Корик опустился рядом со Скрипачом, пытаясь понять, куда так пристально смотрит их командир.

— Что вы там разглядываете? — допытывался парень. — Темень ведь сплошная. А, сержант?

Скрипач потер усталые глаза.

— Да так, ничего… Бессмыслица какая-то получается.

— Так нам что, завтра и сражаться не придется?

Скрипач оглянулся на сетийца. Чувствовалось, парень хоть сейчас готов ринуться в бой.

— Знаешь, Корик, выражение «боевая слава» красиво звучит лишь в сказаниях и в балладах. Там все выглядит вдохновляюще, как на старинной шпалере. И даже головы красиво валяются в лужах крови. Ты еще до Рараку успел понюхать, чем пахнет настоящее сражение. Так что оставь боевую славу сочинителям баллад и… призракам.

— Что-то не пойму я вас, сержант. Вы, считай, всю жизнь тянете солдатскую лямку. И если не испытываете жажды битвы, то зачем вы тогда вообще здесь?