Дом Цепей

— Бывают моменты, когда разумнее всего отойти в сторону и… просто ждать. Священная пустыня тоже чувствует приближение древнего врага. Если понадобится, она поднимется и даст отпор. Но положение еще серьезнее. Осколок Куральда Эмурланна, который богиня Вихря стремится подчинить себе, тоже пробудился. Богиня спешно создает портал. Даже не портал, а громадную дыру, которая должна поглотить весь оазис. Сама того не понимая, она ведет опасную игру с бессмертным сердцем Рараку, считая себя могущественной повелительницей. Но горькая ирония заключается в том, что она сама — только игрушка в руках гораздо более умного и коварного бога, который стремится забрать осколок Куральда Эмурланна, назвать его домом Цепей и установить там свою власть. А потому, Лостара, моя дорогая танцовщица Тени, мы пока останемся здесь. Глупо и опасно вмешиваться в противостояние миров. По сравнению с этим война армий адъюнктессы и Ша’ик — всего лишь детская забава.

— Нас с Жемчугом это противостояние миров не касается, — упрямо возразила Котильону Лостара. — Мы явились сюда искать Фелисин.

— Вы нашли ее, но она остается вне вашей досягаемости. По крайней мере, сейчас.

— Так что, прикажешь ждать, пока путь к ней не расчистится?

— Вот именно, дорогая. Терпеливо ждать.

Возле Котильона заклубились тени, и он исчез.

— Без тебя спокойнее, — проворчала Лостара.

Она поплотнее закуталась в плащ и уселась ждать.

Фебрила пытались застрелить из арбалетов. Убийцы ползли к нему во тьме, но древние заклинания убивали их одного за другим. Осмотрев растянутую им магическую паутину, чародей удостоверился в том, что больше сюда никто не сунется. Корболо Дом и Камист Релой заперты в собственном логове призраками и тайными служителями Малазанской империи. Кто из них хуже? Этого Фебрил не знал.

Правда, его собственная магическая паутина тоже пострадала. В ней зияли кровавые дыры, лишая Фебрила возможности узнать, что сейчас происходит в том или ином месте. Но главное, что кровавые следы не тянулись к нему… правильнее сказать, пока еще не тянулись. Скоро оазис за его спиной превратится в кошмар наяву. И все враги окажутся перед лицом таких потрясений, что им будет уже не до Фебрила.

До рассвета оставалось чуть больше двух колоколов. Над оазисом еще владычествовала тьма, но небо на востоке уже начинало светлеть. Фебрил смотрел на перемигивающиеся звезды. Пока все шло наилучшим образом.

За его спиной выросла внушительная тень.

— Я никогда тебе не доверял, — прогремел знакомый голос.

Фебрил попытался вывернуться, но не успел. Его схватили, подняли в воздух и с размаху швырнули на землю. Потом его спину придавило что-то тяжелое. Позвоночник хрустнул, как ломкое дерево на морозе.

Карса Орлонг отпихнул ногой труп Фебрила. Он смотрел на звезды, втягивая в себя холодный воздух, и мечтал, чтобы в голове у него прояснилось.

Но в его мозгу дребезжал голос Уригала, который настойчиво требовал, чтобы юноша поскорее покинул оазис.

Ложный бог уридов не только приказывал. Он объяснял, почему Карсе нужно спешно убраться прочь. Его буквально выталкивали отсюда, подальше от надвигающихся событий.

Но Карса не любил, когда с ним обращались подобным образом. А потому он обеими руками взял меч, держа его так, чтобы острие не касалось земли, и заставил себя повернуться к оазису лицом.

Тысячи призрачных цепей туго натянулись и потащили воителя прочь. Однако теблор сдавленно рычал и упрямо шел вперед.

«Я — хозяин этих цепей. Я, Карса Орлонг, не склоняюсь ни перед кем: ни перед богами, ни перед душами убитых мною. Я пойду туда, куда считаю нужным, и либо вы прекратите тянуть меня назад, либо я разом оборву все цепи».

Они что, совсем обезумели? Как можно покинуть оазис, если его верный Буран остался в каменном лесу?

Ночь над оазисом разорвал двойной протяжный вой. Карса Орлонг улыбнулся.

«Ну вот и они».

Подняв меч чуть выше, юноша зашагал вперед.

Карса не знал, сумел ли он разорвать цепи. Кажется, нет. Но так или иначе, его больше не пытались тянуть назад. Всякое сопротивление его воле прекратилось. Надолго ли? Трудно сказать. Сойдя с уступа, воитель стал спускаться по склону, вновь окунаясь в темноту.

Гамет беспокойно ворочался на походной койке. Ему было тяжело дышать, как будто чья-то невидимая рука сдавливала горло. В голове гудело и гремело; источник боли прятался где-то внутри черепа, чуть выше правого глаза.

Такой боли верховный кулак не испытывал еще никогда. Он без конца менял положение, заставляя койку жалобно скрипеть. К горлу подступила тошнота. Гамет крепился, ибо сил встать и выйти из шатра у него не было. А затем его вытошнило прямо на пол. Увы, насильственное освобождение желудка не принесло облегчения: голова по-прежнему раскалывалась.

Он то закрывал глаза, то снова открывал их. Никакой разницы: а повсюду была темнота. После падения с лошади головные боли мучили Гамета почти ежедневно, но до сих пор они были терпимыми.