Дом Цепей

Мчась по тропе среди деревьев, он оглянулся. Справа от тропы тянулась кровавая цепочка. Всадник ожидал увидеть арбалетную стрелу, застрявшую в лошадином боку, но, к счастью, обошлось. Корабб вдруг вспомнил о своем копье… То, что он посчитал ударами метательного молота, оказалось двумя стрелами, ударившими в древко копья. Удача и здесь улыбнулась пустынному воину: стрелы врезались в древко почти одновременно, взаимно погасив силу ударов.

Он отшвырнул бесполезное теперь оружие, подобрал болтающиеся поводья и пришпорил лошадь.

— У тебя шерсть как у тигра, но вот полосы словно бы нарисованы на жабе, — сказала Сциллара. Она курила кальян, выпуская из ноздрей дым ржаволиста. — Временами я тебя даже боюсь.

— И правильно делаешь, девочка, ведь я и есть чистая отрава, — пробормотал Геборик.

В глазах молодой женщины вновь появилась жизнь. Судя по только что отпущенному замечанию, к ней возвращались прежняя наблюдательность и острота ума. Значит, ее разум наконец-то очистился от отупляющей пелены дурханга. Правда, Сциллара еще продолжала надрывно кашлять. Геборик не очень-то одобрял кальян, но иного способа ослабить ее кашель не было.

Сциллара посмотрела на него в упор. Взгляд ее был испытующим и немного жестким. Потом она вновь поднесла к губам мундштук и затянулась.

— Смотрю, тебе полегчало, — промолвил Геборик.

— Да, дестриант Трича. Наверное, я могу ничего не рассказывать. Твои тигриные глаза и так все видят насквозь.

— А уши слышат, что твоя речь становится все более связной.

— Что будем делать дальше? — спросила женщина, выпуская новые облачка дыма.

— Дождемся сумерек. Мне нужно разыскать Л’орика. Будет лучше, если ты пойдешь со мной.

— А потом?

— Потом я отведу тебя к Фелисин-младшей.

— К приемной дочери Ша’ик?

— Да.

Сциллара вновь глубоко затянулась. Чувствовалось, она раздумывает над услышанным.

— Сколько тебе лет, девочка? — спросил Геборик.

— Не все ли тебе равно? — Она пожала плечами. — Если нужно подчиняться Фелисин-младшей, я не против. Пусть будет, как будет.

Дальнейший разговор явно не клеился.

«А ведь и Ша’ик почти такая же», — подумалось Геборику.

Он вдруг понял, что ничего не знает об особенностях женского мышления. Его собственный опыт общения с представительницами прекрасного пола был крайне скудным. Культ Фэнера требовал безбрачия и свободы от любых плотских помыслов и желаний. В ранней юности, еще будучи уличным воришкой… он в основном касался женщин, вытаскивая у них кошельки. А близкие отношения? Можно считать, что их не было.

— Фелисин вовсе не нужно, чтобы ей подчинялись или служили. Пойми, Сциллара: ты не меняешь одного хозяина на другого. Никто не собирается помыкать тобой.

— Это ты сейчас так говоришь, дестриант. А там… видно будет.

Сциллара тяжело вздохнула и выпрямилась, отложив мундштук кальяна.

— Ну что, пошли? — спросила она.

— Я же сказал: надо подождать темноты.

А тени все ширились, скрывая место завтрашнего сражения. Ша’ик пришла на гребень самого северного склона и оттуда следила за тем, как малазанские солдаты спешно строят укрепления и спуски. Во всем ощущались последовательность и основательность. Ее старшая сестра всегда отличалась этими похвальными качествами.

Повернув голову влево, Ша’ик обвела взглядом позиции, которые завтра займут воины Корболо Дома. Напанец, окруженный своими офицерами, находился на центральном скате и тоже следил за армией Таворы.

«Нас расставили по местам», — подумалось Ша’ик.

И вдруг все это показалось ей сущей бессмыслицей. Игра кровожадных тиранов, сталкивающих многотысячное армии для страшной бойни. Холодное безразличие к жизням тех, кого они губят ради удовлетворения своих жестоких целей.

«К чему эта безумная жажда власти? Что тебе надобно от нас, императрица Ласин? Семиградье никогда не смирится с малазанским ярмом. Тебе придется покорять и порабощать местных жителей, но что ты получишь взамен?»

А разве ее богиня чем-то отличается от Ласин? Вон как она выпустила все когти, готовая вцепиться в противников и разорвать их, залив кровью пески Рараку.

«Но теперь я понимаю: Рараку все равно не принадлежит Дриджне. Можно утверждать что угодно, но слова останутся лишь словами. Рараку священна не благодаря Дриджне. Она священна сама по себе. И сейчас пустыня пробуждается, исполненная гнева. Она бурлит! И гнев ее направлен против тебя, богиня, и против всех нас».

Маток, стоявший рядом с Ша’ик, молча разглядывал малазанские позиции.

— Смотри-ка, Избранница. А вот и адъюнктесса.

Ша’ик посмотрела туда, куда указывала рука предводителя.

Ее сестра сидела верхом на лошади из конюшен Паранов.

«Ничего удивительного».

Тавора была в полном боевом облачении. Заходящее солнце делало шлем адъюнктессы малиново-красным. По обе стороны от ее лошади стояли двое виканцев.

Ша’ик вновь повернулась к позициям Корболо Дома.