Дом Цепей

«Зеркальные отражения… — продолжал размышлять бывший Скрипач. — Тавора — отражение Ша’ик. Но только ли Ша’ик? А если еще и Колтейна? Мы повторяем кровавый путь „Собачьей цепи“, правда, в обратном направлении. И не эта ли дорога показала, на что способен Колтейн? Произойдет ли такое и с нами тоже? Какой мы увидим Тавору, когда подойдем к границам Вихря? Наконец, почему я возвращаюсь в Рараку? Однажды эта пустыня едва не погубила меня, чтобы потом непонятным образом возродить. А ведь дар пустыни со мной до сих пор. Несмотря на возраст, я не ощущаю себя стариком и не выгляжу таковым. И не только я один. Это касается всех сжигателей мостов. Рараку словно бы забрала нашу смертную природу, заменив ее… сам не знаю чем».

Струнка оглянулся на свой взвод. Отставших нет, это уже хорошо. В Арэне он сомневался: как-то его солдаты выдержат первые, самые трудные дни похода. Конечно, потом они привыкнут шагать лигу за лигой, а полное боевое облачение станет для них второй кожей. Но пока… пока что тяготы дороги усугублялись зноем и сухостью в глотке, оцарапанной дорожной пылью. Помощникам полковых лекарей эти первые дни наверняка запомнятся как один нескончаемый кошмар. Сплошные обмороки от перегрева и обезвоживания!

Каковы его вчерашние новобранцы в бою, покажут первые сражения. Во всяком случае, выносливостью ни один из них не обделен. Но до чего же все ребята разные. Взять того же Корика. Этакий крепкий кулак в кольчужной перчатке. Такой солдат необходим в каждом взводе… Смоляк. Нрав под стать его грубоватым чертам лица, а воля такая, что с места не сдвинешь… Что же касается Улыбочки… Слишком многое в этой девчонке напоминало Струнке Жаль: у обеих — одинаково холодные, безжалостные глаза убийц. Любопытно было бы узнать о прошлом Улыбочки… Бутылка. Хвастлив, как все молодые чародеи. Наверное, гордится тем, что знает полдюжины заклинаний и умеет открыть какой-нибудь захудалый магический Путь… Последний солдат взвода не вызывал у Струнки ни вопросов, ни беспокойства. Таких, как Спрут, он за время службы встречал достаточно. Копия Колотуна, только телом покрепче да и нрава менее жизнерадостного. Тем не менее видеть Спрута в своем взводе было все равно что… вернуться домой.

Надо проверить, чего стоят его бойцы. Ну, за этим дело не станет: грядут испытания. Быть может — весьма жестокие, но тех, кто выживет, они лишь закалят.

Прямой как стрела Арэнский тракт заканчивался. Геслер указал на последнее дерево, которое росло слева.

— Вот тут мы его и нашли, — тихо сказал сержант.

— Кого?

— Дукера. Мы скрыли эту находку. Не хотели расстраивать нашего Истина: парень надеялся на чудо. В первый раз мы торопились и не смогли похоронить Дукера. А когда пришли сюда снова — тело исчезло. Представляешь, на арэнских рынках торговали не только обломками оружия погибших, но еще и сморщенными кусочками человеческой кожи. Разные проходимцы утверждали, что это якобы кожа Колтейна, Балта или Дукера. Одного такого я чуть не прибил.

— Я видел Дукера, — ответил после недолгого молчания Струнка. — Всего один раз, и то издали. Обыкновенный солдат, из которого император решил сделать ученого.

— Солдат, настоящий солдат. Не отсиживался в обозе. Лез на передний край. Старенький, высохший весь, а туда же. В одной руке короткий меч, в другой — щит.

— Но ведь чем-то же он привлек внимание Колтейна, если именно ему, а не кому-то другому тот доверил вести беженцев?

— Вряд ли командующего поразила солдатская выучка Дукера, — ответил Геслер. — Дукер был имперским историком. Колтейну хотелось, чтобы история «Собачьей цепи» была рассказана правдиво.

— А мне думается, Колтейн все рассказал о себе сам. Без помощи историков.

— Думай что хочешь, — пожал плечами Геслер. — Мы там пробыли недолго. Погрузили на корабль раненых и отплыли в Арэн. Я успел немного поговорить с Дукером и с капитаном Сном. А потом… потом Колтейн разбил себе руку, заехав мне по лицу.

— Ого! — воскликнул Струнка. — Наверное, ты заслужил.

— А рука у него мигом вспухла, — подал голос шагавший сзади Ураган. — Но и твой, Геслер, нос тоже выглядел не лучше.

— Мой нос так часто расшибали, что он привык ломаться сам, — усмехнулся сержант. — Да и удар Колтейна был не таким уж сильным.

— А ты забыл, как повалился на землю, будто мешок с репой? Я сразу вспомнил Урко, когда тот…

— Тут и сравнивать нечего, — протянул Геслер. — Однажды я видел, как Урко разнес стену дома. Три удара… может, четыре — и все здание рухнуло в клубах пыли. Этот напанец умел вдарить от души.

— Для тебя это так важно? — вдруг спросил Струнка.

— Еще бы, — совершенно серьезно ответил Геслер. — Только так командир может завоевать мое уважение.

— Адъюнктессе тоже предстоит проверка?

— Всякое может быть. Конечно, я учту, что она из высокородных, и все такое.