Дом Цепей

Скорее всего, желание Таворы побывать на Могильнике было вызвано многочисленными россказнями, которых она вдоволь наслушалась в Арэне. Но лучше бы ей отправиться сюда вдвоем с Баральтой. Гамету хотелось закрыть глаза. Наверное, и адъюнктесса была потрясена увиденным.

Обломки креста, к которому пригвоздили плененного Колтейна, и сейчас еще торчали из земли. Их окаймляли обломки доспехов, покрытые то ли ржавчиной, то ли — что более вероятно — пятнами засохшей крови. Собачьи черепа глядели на мир пустыми глазницами. Рядом с ними вились лоскуты изорванных виканских знамен и лежали чудом уцелевшие амулеты виканских воинов.

Теперь все это принадлежало муравьям — хозяевам и хранителям Могильника.

Всадники замерли в седлах. Никто не проронил ни звука.

— Скажите, Тин Баральта, а кто присматривает за этим холмом: солдаты Арэнского гарнизона или ваши «красные клинки»? — Когда Тавора задала этот вопрос, голос ее даже не дрогнул.

— Полагаю, в этом нет нужды, госпожа адъюнктесса. Вряд ли кто-то покусится на солдатские могилы. На такое даже у самых бессовестных гробокопателей рука не поднимется.

— Но вы хоть наведываетесь сюда? Не нужно быть особо наблюдательным, чтобы заметить множество… посторонних предметов. Они явно не имели никакого отношения к битве и появились здесь позже.

Гамет прищурился. Как же он раньше не обратил внимания?

Тин Баральта не торопился отвечать. Он молча спешился и пошел к вершине, внимательно глядя себе под ноги. Затем поднял собачий череп.

— У вас зоркие глаза, госпожа адъюнктесса. Руны на этом черепе хундрильские.

— А те… косички возле обломков креста?

— Кхиран-дхобри принесли.

— А что это за куски материи со странными рисунками? — не унималась Тавора.

— Насколько я знаю, это — знамена бхилардов. Если вас интересует, откуда здесь вороньи перья, то я затрудняюсь ответить. Но бусинки между ними явно такие, как у семаков.

— У семаков? — с нескрываемым удивлением переспросил Гамет. — Быть этого не может. Вы не ошиблись, Тин? Ведь семаки, насколько мне известно, обитают за рекой Ватар.

Рослый воин пожал плечами и махнул в сторону холмов, что виднелись на севере.

— Здесь бывают паломники. Но на Могильник они приходят по ночам, а днем прячутся среди тех холмов. Они ничем не оскорбляют память павших, и потому едва ли нужно им мешать.

— Семаки. Бхиларды, — повторила Тавора. — Эти племена сражались против Колтейна. А теперь их паломники приходят сюда поклоняться? Извольте объяснить, как сие возможно.

— Я не в состоянии вам этого объяснить, госпожа адъюнктесса. Скажу только: это еще скромные приношения по сравнению с тем, что вы увидите на Арэнском тракте.

И вновь стало тихо. Гамету вдруг показалось, что он читает мысли Таворы.

«Теперь этот путь должны пройти мы, — подумал он. — Шаг за шагом. Хотя нет, не так. Не мы, а Тавора. В одиночку. Не так давно она заявила Темулу, что нынешняя война — это не война Колтейна. Ох, поспешила адъюнктесса с такими словами. Конечно, ни Темулу, ни мне она в этом не признается, но в глубине души понимает: ей придется идти… в тени Колтейна. Весь путь. До самой пустыни Рараку».

— Вы оба можете ехать, — сказала Тавора своим спутникам. — Я догоню вас на Арэнском тракте.

— Госпожа адъюнктесса, должен сообщить вам не слишком приятную новость. Клан Ворона по-прежнему настаивает на своем праве двигаться в авангарде. И еще: они не желают признавать Темула своим командиром. — Выпалив это, верховный кулак облегченно вздохнул. Уж лучше сказать ей все здесь, чем на Арэнском тракте.

— Хорошо, Гамет. Я подумаю и приму решение. А теперь оставьте меня.

Переглянувшись, Гамет и командир «красных клинков» развернули лошадей и поскакали к Западным городским воротам.

Гамет глядел вниз. По этой каменистой дороге историк Дукер вел беженцев в Арэн. Рассказывали, что он остановился у самых ворот да так и сидел верхом на своей верной уставшей кобыле (теперь на ней ездил Темул), наблюдая, как его подопечные проходят через ворота в город. Сам он въехал туда последним.

Верховный кулак попытался представить, что испытывал тогда Дукер. Вряд ли он радовался окончанию долгого пути. Да и какая может быть радость, когда у тебя на глазах добивают Колтейна и остатки Седьмой армии? Может, он предчувствовал и свой скорый конец?

Сколько раз Гамет прокручивал в мозгу те события. Он пытался осмыслить чудовищное предательство, совершенное Пормквалем, но так и не находил в его поведении хотя бы малейшей логики.

А ведь Дукеру не смогли даже воздать последние почести. Как ни искали — его тела среди казненных не нашли.

— Много, слишком много, — вдруг послышался голос Баральты.

— О чем вы говорите? — не понял верховный кулак.

— Слишком много такого, на что мы должны ответить, Гамет. У меня порою слова застревают в горле, но здешняя тишина еще страшнее: так и слышишь со всех сторон оглушительные стоны.

Гамет промолчал: ему хватало и своих невеселых дум.

— Прошу вас, верховный кулак: почаще напоминайте мне, что Тавора осилит эту нелегкую задачу.

— Она справится.

«Должна справиться, иначе нам всем конец».