Нынешние обитатели этих мест строили совсем иначе, о чем наглядно свидетельствовали их кособокие глинобитные хижины, плетеные лачуги и шатры, обтянутые шкурами. Под навесами, шириной своей способными поспорить с улицами, бойко шла торговля. Нос дразнили запахи пряной пищи. Население города было весьма пестрым. Немалую его часть составляли воинственные племена, подчинявшиеся только своему предводителю Матоку, который в свите Ша’ик занимал положение никак не ниже генеральского. С ними соседствовали (и соперничали) «Истребители собак», как с некоторых пор стали именовать разношерстную армию Корболо Дома, состоявшую из беглых солдат, разбойников и головорезов, а также бывших узников малазанских гарнизонных тюрем. Те, кто их сопровождал, составляли свое особое племя, кочевавшее в пределах скопища лачуг и шатров. Немногочисленные солдатские жены и вдовы, ремесленники и торговцы, существа непонятного вида и пола, занимавшиеся рытьем выгребных ям. Наряду с обычной, видимой жизнью, здесь текла и своя, скрытая, лишь иногда выныривавшая на поверхность. То вдруг появлялась какая-нибудь старая шлюха с обвисшими грудями, которая вела с собой ораву чумазых, почти голых ребятишек. Или же вылезал из подземной норы некий подозрительный колченогий тип в лохмотьях и, беспрестанно озираясь, семенил по улице, чтобы скрыться в другой норе. Какие нити связывали армию Корболо Дома с этим племенем, толком не знал никто.
По мнению Геборика, этот город с его явной и тайной жизнью был уменьшенной копией всего Семиградья. Завоевав континент, Малазанская империя установила здесь лишь внешний порядок. Переделать сознание местных жителей и сломить многовековые привычки, разумеется, оказалось невозможно. Эти люди были гораздо свободнее в проявлении своих чувств и пристрастий, что отнюдь не восхищало Геборика. Попав сюда, он довольно скоро осознал, что, несмотря ни на что, продолжает оставаться малазанцем.
«Для империи я — преступник, однако по-прежнему ощущаю себя ее сыном. Для меня не утратил значимости принцип императора Келланведа: „Мир через меч“. Так что, дорогая Тавора, веди свою армию сюда, в самое сердце мятежа, и сруби ему голову. Я не буду рыдать и сокрушаться о потерях».
Интересно, что весь этот пестрый и крикливый люд упорно избегал Кольца Храмов, как будто неведомые боги и сейчас властвовали над пыльными развалинами. Однако место это по-прежнему обладало странной притягательностью и влекло к себе калек и убогих. Здесь они находили хоть какую-то помощь.
Помощь им оказывали в основном пожилые солдатские вдовы, не пожелавшие стать очередной, третьей или четвертой по счету женой воина или торговца. Чем могли, они облегчали участь покалеченных бойцов, потерявших руки и ноги, прокаженных и тех, у кого не хватало средств заплатить целителю, владеющему силой Высшего Дэнула. Прежде здесь обреталось немало брошенных детей, однако Ша’ик изменила их судьбу. Начав с Фелисин, она постепенно усыновила и удочерила всех ребятишек, сделав их юными служителями культа пустынной богини. Всего за неделю она собрала более трех тысяч сирот — от новорожденных малюток и до подростков, бывших ненамного младше ее самой. Каждому из них Ша’ик стала приемной матерью. Правда, подобному вмешательству в судьбы детей обрадовались далеко не все. Сводники лишились «овечек», а с ними и доходов.
В центре Кольца Храмов располагалась большая восьмиугольная яма. Она была весьма глубокой, солнечный свет лишь скользил по песчанику ее стен, никогда не достигая дна. Яма сия служила пристанищем для змей, скорпионов и пауков, пока Леоман, прозванный Неистовым, не вытряхнул их всех оттуда и не устроил там свое жилище. Этот человек был одним из самых доверенных телохранителей прежней Ша’ик. Однако Ша’ик Возрожденная, заглянув в глубины его души и найдя ее пустой и лишенной веры, усомнилась в преданности Леомана. В результате он оказался под началом Матока. Новые обязанности Леомана были немногочисленными. Можно сказать, что его предоставили самому себе. Тоблакай, оставшийся в числе телохранителей Ша’ик, не отвернулся от своего опального товарища. Великан с татуированным лбом частенько бывал в подземном жилище Леомана.
Обоих воинов явно что-то связывало, но вот что именно — об этом Геборик мог только гадать. По слухам, когда-то оба они были узниками малазанцев. Старик искренне желал, чтобы в случае победы карательной армии Таворы малазанцы пощадили Тоблакая.
— Дальше я не пойду, — сказала Геборику Фелисин, когда они добрались до каменного поребрика ямы. — Когда мне вновь захочется поспорить, я обязательно тебя разыщу.
Старик вяло кивнул и начал осторожно спускаться во мрак. Воздух вокруг становился все холоднее. Ноздри Геборика сразу же уловили густой сладковатый запах дурханга. Он знал о пристрастии Леомана к этой траве, это не было новостью. Сейчас его занимало другое: неужели и юной Фелисин передались порочные склонности ее приемной матери?