— Знаешь, Калам, я часто удивляюсь: как это ты, профессиональный убийца, не желаешь подчиняться своему покровителю?
— С какой стати мне вдруг тебе подчиняться? — удивленно поморщился Калам. — Худ побери нас обоих! Если ты жаждешь обрести фанатичных приверженцев, то среди наемных убийц уж точно таких не найдешь. Как будто сам не знаешь, что слепое подчинение чуждо нашей природе! — Он насмешливо оглядел долговязую фигуру в плаще. — Ах да, ты же до конца оставался рядом с императором. Кажется, Танцору были присущи и верность, и безоговорочное подчинение.
— Безоговорочное подчинение? — переспросил Котильон. Похоже, эти слова вызвали у него подобие улыбки.
— Возможно, сие диктовали условия. Вы оба хлебнули немало лиха… Впрочем, довольно о прошлом. О чем ты собираешься меня попросить?
— Попросить? С чего это вдруг вообще пришло тебе в голову?
— По-моему, ты хочешь, чтобы я… служил тебе. У тебя есть какое-то паршивенькое дельце, которое ты намерен мне поручить. Иными словами, тебе требуется моя помощь, но ты так и не научился просить.
Крест медленно поднялся и лениво потянулся всем телом. Голова зверя повернулась, и на Калама уставились два блестящих глаза.
— Псы Тени взбудоражены, — пробормотал Котильон.
— Вижу, — сухо ответил сжигатель мостов.
— У меня есть несколько важных дел, и в ближайшем будущем они целиком поглотят мое внимание, — сообщил Покровитель Убийц. — Но наряду с этим есть и прочие дела, которые я не вправе забросить. Думаю, ты понимаешь разницу между преданными служителями и теми, кто способен выполнить поручение.
Калам рассмеялся.
— Выходит, преданные служители здесь не годятся, а с умелыми исполнителями тебе не везет.
— Если желаешь продолжить дискуссию, то мы можем хоть весь день провести в бессмысленных спорах, — устало проговорил Котильон.
В голосе собеседника прозвучала неприкрытая ирония, и это позабавило Калама. Следовало признать, что Котильон (
— Договорились, — кивнул Калам. — Пусть Минала немного поскучает без меня. Ей, видите ли, надоела моя физиономия. Так что теперь я более или менее свободен.
— И остался без крыши над головой.
— Да, это правда. Крыши над головой у меня нет. К счастью, дождей в твоих владениях не бывает.
— В моих владениях, — нараспев произнес Котильон. — Ну-ну.
На протяжении всего времени, пока они разговаривали, Калам украдкой наблюдал за Крестом. Пес был по-прежнему держался настороже и напряженно следил не столько за тенями у ворот, сколько за человеком, с которым беседовал его хозяин.
— Никак кто-то решился оспорить ваши притязания на власть? — спросил Калам у Котильона.
— Пока трудно сказать. Мы ощущаем… некие толчки. Некое непонятное возбуждение.
— Ну да. Ты же упоминал, что Псы Тени взбудоражены.
— Так оно и есть.
— И вы с Престолом Тени хотите побольше узнать о возможном противнике.
— Да, совершенно верно.
Наемный убийца снова оглянулся на тени, что клубились возле ворот.
— Ладно. И с чего же прикажешь мне начать?
— Думаю, здесь наши желания совпадают, — сказал Котильон.
Калам обдумал эти его слова и кивнул.
В сумерках море успокоилось. Чайки перестали кружить над волнами и потянулись к берегу. Резак набрал хвороста и развел костер: не столько ради того, чтобы согреться (судя по всему, ночь обещала быть довольно теплой), сколько из необходимости хоть чем-нибудь заняться. Вспомнив, что сегодня он ничего не ел, юноша сходил к источнику за водой и решил приготовить себе травяной настой. А тем временем над головой уже заблестели первые звезды.
«И куда теперь?» Вопрос, который еще утром задала ему Апсалар, до сих пор так и оставался без ответа. Назад в Даруджистан Резак пока не собирался. Не обрел он и покоя, о котором часто мечтал во время их странствий. Реллок с Апсалар вернулись домой, не зная, что в их хижине давно уже поселилась смерть. Уставшая душа старика поддалась на ее уговоры и пополнила ряды призраков здешних пустынных мест. Отец был последней ниточкой, удерживающей девушку в родных краях. И теперь эта ниточка оборвалась.
Резак пришел к выводу, что толком ничего знает о Малазанской империи. Жуткая ночь в Малазе, три напряженных дня в Кане, где им пришлось убить не только тех троих, — вот и все его впечатления. У себя в Даруджистане он привык совсем к другому существованию. По сравнению с его родным городом жизнь в Малазанской империи была более спокойной и стабильной, повсюду чувствовались закон и порядок. Однако Резак ощущал себя здесь чужаком, и потому на душе у него было неуютно.