Дом Цепей

Крокуса разбудили негромкие всхлипывания. Подняв голову, он увидел Апсалар, склонившуюся над неподвижным телом отца. Юноша оглядел пол. Среди многочисленных следов, оставленных ими троими, были также и чужие — крупные и неглубокие. Кто-то приходил сюда ночью и стоял возле Реллока. Дальше следы обрывались. Куда исчез таинственный посетитель — Крокус мог только гадать.

Молодого даруджийца пробрала дрожь. Его не удивила смерть Реллока. Разве мало стариков скончалось во сне? Но чтобы Худ лично явился за чьей-то душой или прислал кого-нибудь из своих прислужников — такое встретишь нечасто.

Рыдания Апсалар были совсем тихими, почти не слышными за плеском волн и шелестом ветра, проникавшего сквозь щели в стенах хижины. Девушка стояла на коленях, спрятав голову в траурной шали черных волос, и обеими руками сжимала правую руку Реллока.

Крокус не стал подходить к ней. Как ни странно, долгие месяцы этого кружного пути на родину не только не сблизили их, а, напротив, отдалили от него Апсалар. Глубины ее души становились все более непостижимыми; то, что они скрывали, принадлежало какому-то совершенно иному, нечеловеческому миру.

Бога, подчинившего себе волю и разум Апсалар, звали Котильоном. Было у него и другое имя — Узел. Котильон покровительствовал убийцам и принадлежал к Высокому дому Тени. В смертной жизни Танцор (так его звали тогда) был старшим советником и правой рукой императора Келланведа, вместе с которым и пал жертвой заговора императрицы Ласин. Однако, как выяснилось впоследствии, на самом деле оба они не погибли, а стали Взошедшими. Крокус немало ломал над этим голову, так и не находя вразумительного объяснения. Восхождение являлось одной из бесчисленных загадок мира, где неопределенность в равной степени верховодила богами и смертными и где те и другие толком не понимали правила игры. По представлениям Крокуса, Взойти — означало отказаться от себя прежнего, принять то, что, по сути, и являлось бессмертием, предполагая совсем иные цели и намерения, чем раньше. Размышления о Взошедших вызывали в молодом даруджийце отнюдь не радость или зависть, а страх и отвращение. Крокус считал, что смертные люди должны относиться к жизни как к своей возлюбленной: трепетно и нежно, ценя каждый миг. Да и могло ли быть иначе? Разве жизнь не была первой и самой сильной любовью каждого человека? Одно дело, когда судьба разлучает тебя с милой (пожалуй, слово «судьба» было не слишком подходящим, но ничего иного на ум не приходило). И совсем другое — когда смертный идет на это сам, как Апсалар.

Неужели она, почти ровесница Крокуса, готова швырнуть непрожитую жизнь в огненный котел Восхождения? Получалось, что так. Апсалар сознательно вступила на эту дорогу и шла по ней молча, с грациозностью убийцы, придающей смерти странное очарование и соблазнительность. Много ли она успела пройти — этого Крокус тоже не знал.

Чем дальше уходила Апсалар, тем сильнее юношу тянуло к этой запретной черте внутри нее. Иногда желание нырнуть в темные глубины становилось всепоглощающим и непреодолимым. У Крокуса замирало сердце. Кровь, несущаяся по жилам, обжигала яростным огнем. Приглашения девушки всегда бывали молчаливыми, и Крокуса ужасало ее кажущееся безразличие, словно его влечение к ней — нечто настолько очевидное, что об этом даже и говорить не стоит.

Желала ли Апсалар, чтобы они оба прошли этот путь к Восхождению (если она действительно туда двигалась)? И нужен ли ей был именно Крокус или же… просто необходим любой попутчик?

Бедный юноша дошел до того, что уже боялся заглянуть возлюбленной в глаза.

Он встал с подстилки и потихоньку выбрался наружу. На мелководье виднелись рыбачьи лодки; их белые паруса казались плавниками громадных акул. Когда-то Псы Тени, промчавшись по здешним краям, оставили после себя лишь горы трупов и лужи крови. Но потом люди вернулись; если не в эту деревушку, то в другие. Возможно, их заставили вернуться насильно. Земля давно впитала в себя кровь: ведь и здесь, и в других местах она всегда испытывала неутолимую жажду крови.

Крокус нагнулся и зачерпнул горсть белого песка. А потом растопырил пальцы и стал смотреть, как коралловые песчинки сыплются вниз.

«Земля тоже умирает, — думал он. — И все же есть вещи, которых мы старательно избегаем, бредя по жизненной дороге. Так, может, кто-то и стремится Взойти именно потому, что очень боится небытия?»

Для самого Крокуса это уже не было главной причиной. После всего, что выпало на его долю, юноша перестал страшиться смерти.

Молодой даруджиец сел, прислонившись к стволу здоровенного кедра (когда-то буря вывернула это могучее дерево с корнями), вынул свои ножи и стал упражняться. Выполняя последовательные перехваты, когда одна рука повторяет движения другой в обратном направлении, юноша постепенно достиг такой скорости, что его мелькающие пальцы слились воедино. Потом он немного передохнул, разглядывая треугольные паруса, гребни волн и морскую пену. Отдохнув, Крокус снова начал тренироваться, оттачивая выпады правой и левой рукой.