Дом Цепей

— Стыд отравляет похлеще любого яда. Чтобы служить новой императрице, все должны были сделаться соучастниками убийства Келланведа и Танцора. Это значит, что вина за содеянное, а также всеобщее осуждение отныне ложились и на их плечи тоже… Братья Красты и Амерон не участвовали в предательстве, но кто бы им поверил? А между тем, — адмирал неотрывно глядел в глаза Таворы, — никто из нас не знал о задуманном Стервой. К тому времени у нее уже был «Коготь». Большего ей и не требовалось.

— А какую роль играл во всем этом «Перст»? — спросил Гамет и тут же мысленно отругал себя за длинный язык.

Впервые за весь этот долгий вечер бесстрастие изменило Ноку.

— А у вас очень цепкая память, кулак.

Гамет сжал челюсти. Жесткий взгляд адъюнктессы не сулил ему ничего хорошего.

— Ответа на ваш вопрос у меня нет. В ту злосчастную ночь меня в Малазе не было. Расспросами очевидцев я не занимался. После гибели Танцора все члены тайного братства «Перст» просто исчезли. Упорно циркулировали слухи, что одновременно «Коготь» расправился и с ними тоже.

— Благодарю вас, адмирал, за то, что уделили мне столько времени, — с неожиданной поспешностью произнесла Тавора. — Больше не смею вас задерживать. Спокойной ночи.

Нок молча поклонился и вышел.

Затаив дыхание, Гамет ожидал, что сейчас на его голову обрушится гнев Таворы. Однако та лишь вздохнула.

— Тебе предстоит еще немало потрудиться, Гамет. Нужно подобрать себе командиров. Иди отдыхать.

Он поклонился и направился к двери.

— Совсем забыла тебя спросить. Где Ян’тарь? — остановила его адъюнктесса.

— Ждет вас в ваших покоях, — ответил старый солдат, вновь поворачиваясь к ней.

— Прекрасно. Спокойной тебе ночи, Гамет.

— И вам спокойной ночи, госпожа адъюнктесса.

Проход между стойлами был выложен каменными плитами. Какой-то умник догадался вылить на них несколько ведер соленой воды. Густую пыль это, конечно, прибило, но привело в бешенство всех конюшенных мух и чуть ли не вдвое усилило выразительный запах застарелой конской мочи. Уже на пороге Струнка почувствовал сильное жжение в ноздрях. Обшарив глазами пространство, он заметил в дальнем конце помещения четверых солдат, рассевшихся на связках соломы. Поморщившись, бывший сжигатель мостов перебросил мешок на другое плечо и зашагал по мокрому и зловонному проходу.

— Кто это у вас стосковался по запахам родных мест? — сердито спросил он, приближаясь к сидящим.

Полукровка Корик хмыкнул.

— Приказ лейтенанта Раналя. Заявил, что солдатам Малазанской империи недопустимо находиться в такой пыли, и велел… увлажнить пол. Правда, сам после этого быстренько смотался.

Раздобыв кусок кожи, Корик острым тонким ножичком нарезал ее на длинные лоскуты и теперь плел из них хитроумные косицы. Струнка не впервые уже встречал солдат, буквально помешанных на таком вот занятии. В косицы вплетались не только различные талисманы и украшения, но также трофеи и все то, что может понадобиться. Так и есть: в косице, которую делал Корик, уже торчали пучки соломы.

Сетийцы веками воевали с городами-государствами Квоном и Ли-Хеном, защищая малонаселенные земли своей исконной родины. Сражения эти почти всегда заканчивались поражением сетийцев. Армии горожан были лучше вооружены и дисциплинированы, не говоря уже о том, что превосходили численностью их дикие ватаги. Все это заставило степных жителей довести до совершенства искусство прятаться, полностью сливаясь с окружающей природой. Однако битвы прекратились еще шестьдесят лет тому назад, и вот уже третье поколение сетийцев жило в условиях относительного мира, пусть и, прямо скажем, довольно зыбкого. На самом деле противостояние продолжалось, просто теперь их враги действовали более скрытно и коварно. Города манили к себе сетийскую молодежь, подрывали уважение к племенным верованиям и традициям; иными словами — ко всему, без чего самобытные кланы переставали существовать и в конце концов исчезали в огромном плавильном котле, где создавался новый народ, уже не знавший своих исконных корней. Колтейн тогда ясно увидел опасность, грозящую племени виканцев, и поднял мятеж, переросший в Виканские войны.

Струнка давно понял: развитие любого народа идет по одному из двух путей, и бесполезно рассуждать, который из них правильный, а какой — нет. Как говорится, каждому свое. Просто одни народы довольствуются границами своих земель, тогда как другим бывает там тесно. Первые всегда слабее вторых и постоянно вынуждены отступать, что развивает в них удивительную приспособляемость к меняющимся условиям, хитрость и смекалку. Взять тех же сетийцев. Когда-то они даже не знали, с какого бока подойти к лошади, а теперь сражаются исключительно верхом. Ныне эти высокие смуглокожие воины своею свирепостью превосходят даже виканцев.