Дом проклятых душ

Никогда не видел такой испуганной козы! Кажется, совет старухи оказался истинной правдой. С тех пор коза меня избегала, чему я отчасти радовался, а отчасти опасался, не перегнул ли палку: ведь если это и правда Глафира, она могла меня запросто прикончить, как прикончила того парня из продразверстки. Однако постепенно у меня создалось впечатление, что либо Глафира в образе козы не может причинить мне никакого вреда, либо Марусенька (призвав на память логику, следовало признать, что вторая коза – это именно вторая сестра, тоже ведьма и, вполне возможно, та самая старуха, которая давала мне благие советы) ее сдерживала.

Потом у меня создалось впечатление, что черноглазая коза испытывала ко мне нечто вроде сочувствия, поскольку однажды, когда я, по своей привычке, сиживал на берегу Завитинки, козы сначала паслись неподалеку, потом куда-то подевались, а потом вдруг зашуршали кусты за моей спиной – и я увидел ту самую старуху, которую так долго искал.

В первую минуту я откровенно оторопел, а потом постарался взять себя в руки и не показать ей своего замешательства. Кто ее знает, может, все мои домыслы – сущая ерунда, ну вот скажи старому человеку, что она – коза?! Никогда она больше со мной и словом не обмолвится!

Словом, некое раздвоение моего мышления и моего мировосприятия уже тогда достигло если не апогея своего, то достаточно высокой точки.

– Здравствуйте! – прохрипел я максимально любезно. – Я вас искал, да не нашел. Вы в Завитой живете или где-то поблизости?

Она взглянула на меня из-под низко надвинутого платка. Черные глаза блеснули, морщинистое лицо осветилось потаенной усмешкой.

«Можно подумать, ты не знаешь, где я живу!» – чудилось, хотела сказать она, однако ответила:

– В Завитой, голубчик. В Завитой – вот уж сколько годков!

– Значит, давно? – насторожился я.

– Давненько, давненько! – закивала она.

– А сильно изменилась деревня за это время? – начал я издалека.

– Да что ж, как все, небось, меняются, – так и Завитая, – пожала она плечами. – Какой овин сгорел, какой амбар рухнул, какой дом перестроили, какой вовсе снесли…

Я насторожился. Что, если тот дом, который я ищу, и в самом деле просто-напросто снесли? А никто о нем не вспоминает, потому что это произошло не на памяти нынешнего даже самого старшего поколения, а гораздо, гораздо раньше? Никаких древних стариков в Завитой не было, ну а эта бабуля… если я все правильно угадал, она должна знавать еще более старые времена, чем можно вообразить!

– Тогда, может быть, вы помните… почти у околицы некогда стоял дом. У него на коньке был покосившийся петух, окна со ставнями… – сбиваясь, затараторил я, но почти сразу умолк, испугавшись того, как резко помрачнело лицо старухи.

Она ничего не отвечала, и я боялся слово сказать. Наконец она тяжело вздохнула и произнесла:

– Ты про тот дом речь ведешь, где Ивана Горностая убили?

* * *

Маша молча уставилась на входящего Жуку. В руках – обрез. На лице издевательская улыбка, которая взбесила Машу до дрожи зубовной.

«Ах, какая я дура, зачем убрала револьвер! Посмел бы он так улыбаться, если бы у меня было оружие?!» – яростно спросила сама себя – и тут же услышала ответ: не то свой, не то чужой, кого-то другого, более умного, вернее, мудрого и осторожного: «А вдруг бы он, увидев оружие, выпалил прямо тебе в лицо, тогда как?!»

– Так и знал, что ты снова сюда влезешь, как дура последняя, – пробормотал Жука, и ухмылка его преобразилась в угрюмый оскал. – А ведь я тебя предупреждал! Предупреждал или нет?

– Предупреждал, – пискнула Маша, щурясь и скрывая ненавидящий блеск глаз.

Сейчас нельзя злить Жуку. Надо понять, что ему нужно. Надо вообще попытаться хоть что-то понять!

– Предупреждал, а ты не послушалась. Не послушалась?

– Нет, – еще тише пискнула Маша, глядя на дуло обреза.

– Ладно, больше я к твоему разуму взывать не буду, – сказал Жука. – Пошли отсюда. Потом все объясню.

– А он?! – оглянулась Маша на Горностая.

– Ты сделала для него все, что могла, – хмыкнул Жука. – Так и быть, не трону его, если ты спокойно со мной уйдешь. Если нет – прямо сейчас прострелю его тупую и упрямую башку!

– Почему мы не можем взять его с собой? – воскликнула Маша.

– Понравился, да? – осклабился Жука. – Ну еще бы! По нему бабы как начали годков триста назад с ума сходить, так до сих пор остановиться не могут. А что грязноват малость красавчик, – Жука брезгливо повел носом, – так его и в баньке попарят, и спинку ему потрут. Банька уже натоплена, кстати. Я сам постарался. Здесь мыться – одно удовольствие, особенно когда Фирочка за банщицу…

Маша отвела взгляд, буркнула с проблеском издевки:

– Вроде бы твою жену Галиной зовут.

– Здесь другая жизнь, и я другой, – спокойно сообщил Жука. – И женщины у меня другие. Словом, о твоем Горностае есть кому позаботиться! К следующей нашей встрече будет как новенький, здоровенький, готовенький к дальнейшему сопротивлению. Рада?