Дом проклятых душ

Чтобы хоть немного отвлечься, повернула рукоятку автомагнитолы. Шел концерт бардовской песни. Только что закончилась чудеснейшая «Милая моя» Визбора, и теперь звучала песенка, которую Маша последний раз слышала давным-давно, когда отец, любивший авторские песни под гитару, пытался приохотить к ним дочку, а потому у них в доме беспрестанно звучали песни Окуджавы, Высоцкого, Визбора, Митяева и иже с ними, а в том числе – этих самых «Ивасей». Это слово в данной ситуации обозначало вовсе не мелкую тихоокеанскую сельдь, которую еще называют дальневосточной сардиной, а было аббревиатурой, составленной из имен двух певцов (Ищенко и ВАСИльев), которые, собственно, этой забавной песенкой и прославились:

Приходи ко мне, Глафира, я намаялся один.
Приноси кусочек сыра, мы вдвоем его съедим.
Буду ждать желанной встречи я у двери начеку.
Приходи ко мне под вечер, посидим, попьем
                                                                          чайку.

И так далее. Маша слушала и улыбалась во весь рот.

Ну да, песенка смешная, забавная. Приходи ко мне, Глафира… Почему именно Глафира, интересно? Чтобы рифмовалось со словом «сыра»? Наверное… Глафира… Красивое имя, только никак не приживается, хотя сейчас в моде старинные имена. Наверное, потому не приживается, что уменьшительное имя совсем уж старорежимное? Глаша, да и все. А как еще Глафиру можно называть? Фирой, что ли? Что?!..

В это мгновение в салон джипа вскочил Жука. Выключил радио:

– Ох, терпеть этих певцов-гитаристов не могу!

Спросил Машу:

– Ну что, поехали?

– Поехали, – пробормотала она в ответ, сама себя не слыша.

«Здесь мыться – одно удовольствие, особенно когда Фирочка за банщицу…»

Так сказал Жука. А вот что сказала Марусенька: «Глафиры берегись, сестрицы моей. Она вроде меня, только глаза желтые!»

Вроде Марусеньки – значит, ведьма, значит, коза. При чем тут какая-то банщица?! Хотя если Марусенька может обращаться в старуху, то почему ее сестре не обращаться в… кого? В старую банщицу? Судя по масленому блеску Жукиных глаз, банщица Фирочка отнюдь не старуха…

Да ну, да ну, да ну что за чушь? Как может коза…

А коза Марусенька разве не принимала образ женщины? Почему коза Глафира не могла проделать то же самое?..

И опять выплыло из «Поднятой целины»: «В разрезе рубахи дрогнули ее смуглые твердые груди, торчавшие, как у козы, вниз и врозь».

И эта изощренная этнографичность…

Значит, это…

– Ты когда в последний раз ела? – прервал круговерть ее безумных мыслей голос Жуки.

– Не помню, – пролепетала Маша. – А что?

– У тебя такой вид, будто ты сейчас в обморок хлопнешься, – сообщил Жука, ведя машину и косясь на Машу. – Давай сейчас где-нибудь поедим, как раз пора пообедать, а потом я все тебе расскажу. Потому что на пустой желудок это трудно понять. Понять и принять…

– Зачем тебе нужно, чтобы я все поняла и приняла? – не выдержала Маша.

– А ты разве этого не хочешь? – удивился Жука.

Маша промолчала. А что она могла сказать?!

В стародавние времена

Как-то раз приснилась Донже Мавра, которая его зовет к себе.

– Приходи, – говорит, – скорей да получи все, что за труд причитается.

«Ага!» – обрадовался Донжа. Сны колдунов от яви неотличимы, поэтому он не сомневался ничуточки, подхватился еще до свету, оседлал коняшку и погнал в ту деревню, где Мавра жила.

Подъехал в избе, видит – двери настежь.

«Ждет!» – сам себе подмигнул Донжа и, приосанившись, пошел было в избу, да в сенях споткнулся обо что-то, лежащее на полу. Было оно черное, похожее на большой плоский камень… нет! Это не камень! Это толстая книга черного цвета!

Черная книга! Колдовская книга!

Схватил ее Антип, перелистал быстро… ничего, ну ни слова не понял! На каждой странице какие-то крючки, а может, буквы неведомого языка, на русские совершенно непохожие.

«Ладно, на досуге разберусь, главное, что Черная книга теперь в моих руках! – подумал Антип. – Ни за что ее Мавре не отдам! Пускай научит меня ее читать, а не то я Мавру-то тележной осью поперек спины… дело-то знакомое!»

Он спрятал книгу за кушак Черномазого, который носил не снимая, сдвинул ее за спину, под армяк, чтобы Мавра не увидела, потом распахнул дверь из сеней – да так и ахнул.

Ночь на дворе, а тут видно все как днем, свет из углов идет, словно там, за ними, пожар горит-пылает. И в этом мятущемся свете разглядел Антип, что лежит Мавра на полу, расставив ноги, вроде бы мертвая лежит… из лона ее льется кровь, а в той крови копошатся два крошечных козленочка, еще соединенных с ней пуповиной.

Смотрит Антип на них – и глазам не верит. Неужто Мавра их родила?! Да быть же того не может!

Вздумал было перекреститься, да так-то руку дернуло что-то, едва не оторвало!

Спохватился, опустил руку, стоит, не зная, что делать. И тут вспомнились ему прощальные слова сатаны: «Приюти отродья наши…»

Отродья наши!