Дом, которого нет

одну равнять душевный спектр тонкий.

Необязательно иврит со словарём

переводить, чтоб слышать речь оттуда.

Намёки и подсказки есть во всём,

кто ты – сейчас. Вот, в данную минуту.

Насилуя, насилие встречаешь.

Что бросил в чашу, то оттуда сам ешь.

Мы можем выбрать хостел, можем дом.

(Нет, я ни то, ни это.) Время тащит.

В скит тянет уж давно меня. Причём

монахом стать смогла бы, но – курящим.

Чтоб в атмосфере быть с заводами своей.

К тому я, что свой суд у всех людей.

Себя мы судим сами. «Вокруг падаль», –

считая падалью себя, мы говорим,

и падаль тянется. Её мы обвиняем

в том, что подобное – к подобному… Наш Рим,

Константинополь и зеркальный город –

там, где кончаются куда-либо укоры.

Если бы каждый это осознал,

то рай пришёл бы в мир сию секунду.

О том устами мальчика вещал

великий Достоевский. Он – как муж мне.

Сродни страстями, кои проходил,

тот постоянен: много лет уж мил.

Что мы имеем в день сегодняшний? Грядущий

готовит то, что накануне было в нём.

Глобализация. Мы, вроде, вездесущи,

где интернет есть, но и, вроде, не причём.

Телепатическая связь предполагает,

что, как себя, один другого понимает.

Раздался крик? Дискуссия окончена.

Влюблённые прекрасно слышат шёпот.

Экран горит: без этого бы скорчился,

себя без маски встретив, homo show.

Оставь наедине с собой кого-то,

и ты поймёшь, что значит этот "кто-то".

Решения, проблеме адекватного,

кроме конца планетушки, не вижу.

Я негативно отношусь к террактам, но,

со злом борясь, его умножу лишь я.

Впустить и источать наружу свет,

зная, что спровоцировал "ответ" –

вот это страсти, вне семьи, Христовы.

Семья, где любят – рай в миниатюре.

А человек, в ком внутренний остов есть,

абсурдных действий не пугается. Вот сюр вам:

«Искореняй погрешности – внутри,

а в мире на прекрасное смотри».

Давайте выдохнем. Расслабимся. Не надо

считать мои слова угрозой. Они вовсе

ей не являются. Я не трясу наганом

и не зову в походы крестоносцев.

Как чукча тот: что вижу, то пою.

Жить можно радостно, не будучи в раю.

Нужна завязка, кульминация, развязка.

Иль тезис, рассуждение и вывод.

Кому-то ласка, а кому-то встряска

полезнее для стен бетонных взрыва.

Возможно счастье в мире? Нет. А в нас?

Про счастье личное я и веду рассказ.

В персоне Яна бога Лора видела.

Скорее даже не любовь прямая

тут. Восхищенье, подражанье (в уважительной,

а не копирочной манере) и стоянье

не против, но спиной к его спине.

Союз был продуктивен тот вполне.

Кончаются союзом мелодрамы.

Путь к человеку от союза начинается.

В нём как бы зришь себя за альмагамой

лица другого. Люди, раз встречаются,

в другом находят собственное зеркало.

И отношение себя к себе в ком-то другом.

Скажу на опыте: конфликты с прародителем,

то бишь отцом – с мужчиной проработала.

"Не такова, как надобно", давленье скрытое

и безразличье внешнее до дна пила я в том,

который распустил в душе цветы.

Наверх проекций их уж нет, в сад красоты.

Насилие, над тем, кто тебя любит,

ужасно (и сестра об этом помнит).

На её месте оказавшись, я, по сути,

всекла, как "обижают не за что-то".

Всё искупление при жизни происходит.

На место жертвы попадёт палач, и – взвоет.

Потом же происходит очищение.

Скрепление разбитых нами черт.

Если, конечно, мы хотим соединения,

ведь можно и не выбирать его. Пещер

мы узники, но тени понимающий

свои, ключ для оков увидит тоже в них.

Кому богооставленность известна

(среди любовников бессмертных их полно

моих), такие люди в ад, как местные,

спускались без Вергилия. Темно,

ломает, очевидна невозможность света

без выбора его: прыжка в безвестность.

Положим, Лора поняла фигуры Данте.

Но выводы её ошеломительны.

Сказала: «Раз за разом нужно в ад мне

ходить, чтоб так решать проблемы». Удивительно.

Мать от неё самой хотела то, чего в ней нет.

Она масштаб раскинула до уровня планет.

Претензии к Земле, где обитаешь –

ну и размах! Подходит королевы статусу.

Когда от действий проститутка "умирает"

её, потом ей та небесной девой кажется.

На Иде сотни сфокусируются во плоти.

Пока ж они друг другу рады до смерти.

Вот за убийства – никакой вины не знала.

Там больше грязная работа санитара.

«Предупреждали, что ж? Мой бог сказал "стреляй" мне,

и я стреляю. Это божья кара».

Ян был, как человек с портрета в комнате

её сестры: непостижим, посмертен, сущий в ней.

Учил её стрелять, бросать ножи

с плеча, с локтя, с отсутствия подпорки.

Дрессировал на перекладине: «Держись.

Представь, что ты повисла над высоткой».

Герой и воин мог, Мусаси Миямото,

убить боккэ́ном (деревянным мечом). С лёту.

«Неважно, что есть под рукой. Оно – оружие.

Твоего тела продолжение прямое – нож».

Тот танец смерти круче, чем супружество.

Отцы не мёртвы их. Отцы их упокоены.

Или блуждают, коль от уз здесь – не отказники…

но тут многообразье версий разнится.

Считаю, что во всём есть доля правды

и доля лжи. С вопросом инкарнаций

я не запариваюсь сильно: цель не та, чтоб

родиться дальше и во времени остаться.

Желающий часы преодолеть

не парится, хоть сколько прошло лет.

Неуловимой переменой Ян оделся.

Он смог увидеть Лору – вне её.

Про остановку говорила та… Инесса

в себя вбирала будто сразу всё.

Без масок, видоизменения в момент,

спокойный – весь сестры ассортимент.

Взлетать полезно нам, товарищи. Ужель