Дом, которого нет

"Большой" в смысле прямом, как и в косвенном… Казалось,

приличные мы люди, но мозг ассоциаций

имеет много. Тьфу. Всё. Кончаю рифмовать стёб.

От рифмы многое, милейшие, зависит.

(Осталось лишь монокль подвесить к глазу.)

Паук уехал, чтобы персонально бизнес

увидеть свой и всех причастных: разом.

Семье он отчисления слал Царской,

как в завещании своём и указал тот.

Главы делами долго ведала одна

мадемуазель, малоизвестная в кругах их.

Когда-то думала ведунья, что жена

делам не помешает. Как в чай – сахар:

особа с явками, паролями и кодами.

Безгласный ассистент пущен в расход был им.

Нет, не пришит, а расположен благосклонно.

Хоть и не сразу. Губы сжать – святое дело.

У молодца и женщины за сорок

бывают отношения вне тела.

Ей – комплимент, улыбку и душевность,

ему – отдача делу, где уже вся.

Взаимоотношенья элементов

определяют что угодно в мире.

Начальник новый. "Зам" остался прежним.

Как будто бы Царя и не убили.

Такой вот пляс. Командовать парадом

с умом, но и с хорошим "замом" надо.

Заблудший ненароком детектив

иль кто ещё, по мелочам умелый,

спросил бы: «Ян не удивился ль, получив

наследство – лишь за то, что стал… не целым

отец, в закрытом ящике зарыт?»

Да. Удивившись, принял правила игры.

«Опять ведь неувязочка: не в морге

перед похоронами padre был».

Зашили в морге, дальше уж, позвольте,

морг родственникам тело возвратил.

Все вижу подковырки и подвохи.

Будь ляпов тьма, свет – в… узнаванья вздохе.

Есть вневременники, которых я, читая,

благодарю: мне сообщили, что вертелось

на языке, драло собой изнанку,

а сформулировать – увы (хоть страсть хотелось).

Бывало также, что зародыш мыслей я

писала, позже встретив, кем написаны.

С такими, и меня поддержит Лора,

пересекаясь, ходим мелкой дрожью.

Снаружи видя, что внутри жрало нас,

освобождаемся; смотря… убийство тоже.

Из блэка депрессивно-суицидного

мой крик – во рту солиста цепок был.

И становилось легче. Вот гармония:

и в радости, и в горе, и в болезни…

Я здравой ощущала кожу, боли той

испытывая (если интересно).

Когда от стычек с миром всё болит,

татуировка лучше лезвий облегчит.

Мечтать с бессмертными амброзии хлебнуть –

не то же самое, что повернуться к людям.

Я стать хочу, хоть каплю, хоть чуть-чуть –

той, чем те были для меня. «Ответ на блюде».

Чтоб ценен был, необходимо выстрадать ответ.

Но разница: искать тот двадцать или пару лет.

Авторитет хромает в две ноги,

чтоб заявлять такое всенародно.

Я на святыни опускала сапоги

и одеваться не привыкла модно.

«У меня игла в языке, у тебя – шило в жопе, больше не нажито», –

ещё и за размером не слежу, кошмарный человек вообще.

Персоны существуют, травму века

в себя вобравшие особенно цветасто.

Они от обезьяны к человеку

идут по битому стеклу, и след их – красный.

Дойдут ли, нет ли, разговор иной.

Им виден бой в них бога с сатаной.

Отвечу на незаданный вопрос

воображаемой аудитории, последний:

«Не списана она с меня». И рост,

и вес в нас разный. Что ж до наших сходств с ней,

то, знаете ли… Из себя творим, так что ж?

В рассказе – даже стул со мной похож.

Семнадцать лет – текст, что тогда писала я,

схватил навек, "кручу, верчу и путаю".

Вуалями прикрытые, без малого

в граните высечены. Там я до сих пор дитё.

Хоть жги, хоть рви. «И рукопись, и страж, я,

бессильны испариться», – вот что страшно.

Не человечество решает: человек в нём.

Зудят и чешутся, зажить пытаясь, раны.

Хоть со всех крыш лети одновременно.

Я уже есть. И быть не перестану.

"Ничтожество" при жизни повидала,

спасибо, нет: в раздробе смысла мало.

Если, конечно, тот – не способ возродиться…

Опять я близко забираю к дебрям.

Пора бы как-нибудь уже остепениться

и научиться изъясняться постепенно.

Меня интересует Янов дом:

остались Лора с Идою вдвоём.

В гигантском свитере (пузатость им прикрыта),

лосинах мягких, мягких же ботинках,

от одноглазки мощь не скрыла Ида:

как будто Тартар за зрачком в сто рук бесился.

В полгода Кобра, что я хитро опустила,

способность к ревности убила до кости, в ноль.

Какой ценой, неважно. Цель достигнута.

Оправдывает цель любые средства.

Секрет дам, как: вся ревность – от сравнений с "тем,

другим". Мы разномастны. Крайне редко

повтор случится сочетания нас, двух,

да и в повторы специфичный вмешан дух.

Как многим, Иде поначалу было дико,

что «мелкую, кривую» Ян возвысил.

Потом она, вглядевшись дальше тиков,

то есть гримас, сиюсекундно быстрых,

и в радужку коньячную взглянув,

вдруг поняла, за что боятся ту.

Бывают люди, в ком они – объёмны

(не радужки, а панорамы за).

"Мир из меня", в нём сущего, и – надо мной,

я вижу "мир с собой в нём". Чьи – глаза

вторые (то есть основные)? То-то, вот.

Ещё есть третьи. "Те, с кем разговор".

«Посредством глаза, а не глазом…» Блейк сёк фишку.

Троичность восприятия нужна.

И Ида, диалог с кривой малышкой

ведя, раскрыла Лору, кто есть на

деле самом, без покровов и смешков.

Для знанья не имея даже слов.

Всё в общем виде донесла охранница,

что происходит в городе морском.

Но ровно столько, чтобы понимала суть.

Без углублений в недра (где ей – дом).

Про стройки, клуб, отель… не перестрелки.

Стан был под платьем. И на веках – стрелки.

А то ведь я, процесс разоблачения

мелькнув, не облачила их обратно.