Но Инь! Она не как мы, не такая,
чтоб стать… какой женой, хотя б невестой!
Я прополола ревность, как сорняк:
хоть с миром всем любись… какой пустяк!
Мне по́ ветру, иное нас скрепляет.
Но не она же, Ян! – Хорош орать.
Сама ты знаешь: крики заставляют
хотеть назад их в рот ударом вмять.
Какая сцена! Сопли, вопли, стоны!
И это – ты, плюющая в законы?
Логически подумай. Успокойся, –
(хотел встряхнуть за плечи; руки скинула). –
Да что с тобой творится-то такое?
Подумай: защитим собою Инну мы.
Ей знать не обязательно изнанку.
Самоубийца нужен, в нашу лезть охранку.
Дом – крепость, тут её никто не тронет…
– Запрёшь Инессу в клетке золотой? –
язвительно, но не в пример спокойней. –
Она зачахнет в клетке, милый мой!
Летать пристало птицам, а не жариться.
Желательно, в соседнем полушарии.
– Не понимаю, почему ты взбеленилась.
По мне, так хуже быть ей "на свободе",
открытой брешью – бей, в ком бродит сила!
Тебе она небезразлична, вроде.
Ну, ты ж не дура, так включи мозги.
Её заметили уже наши враги.
– Ты в клуб её позвал. Теперь – заметили.
– Будто твоё досье в земле прикопано.
– Ты заигрался. – Зря недооценивать
ты стала всё вокруг. Есть остолопы, но
есть более серьёзные угрозы…
– Играем – мы. Её – реальны слёзы.
Она не видит шахматную доску.
Не мыслит на фигурах и ходах.
Ей за спектакли не намечен "Оскар".
Не трудно для неё почуять страх.
Адреналин для нас зона комфорта.
А Инь отдёргивает руку от конфорки.
Вот я, к примеру, знаю: Ферзь мне смерть
готовит. Хорошо, беру заметку…
– Он прокололся неприязнью на лице?
– Нет, факт его исканий достоверен.
Но не о нём сейчас… – Похоже, что вдова
Царя нашла к нему для сговора слова.
– Послушай, Ян! Не в заговоре дело!
Мы разберёмся. Лучше б Инь уйти.
– Я ласточек пущу, следить за телом
Ферзя (и Регентши), когда оно в пути.
– Спасибо. Все хвосты свои я счищу.
Тебя, её… предупредила. Лично.
Не слушаете, что ж, беда не мне.
Я всё, что от меня зависит, сделаю.
Над невозможным власти моей нет.
Вы женитесь, хоть менее недели вы
знакомы? Замечательно. Вперёд.
Тут даже мой уже бессилен рот.
– Твой рот не так уж для всего бессилен…
– Отлично. Браво. Приз «За наглость» взят.
– Или сюда. – Как ты любвеобилен!
Гарем не хочешь вделать в палисад? –
он о́бнял, от волос открыв ей шею,
и задохнулись фразы вместе с нею.
– Друг мой ситцевый, больше шёлковой
я не буду, как шерсть ни гладь, –
(электричеством между сжатых щёк
телефоны пора заряжать).
– Ты и так не шёлковая вовсе.
Цапнешь, оцарапать можно дёсна. –
«Одни они остались, точка, точка…»
Когда-то была ас по сценам этим.
Теперь предпочитаю кутать ночью,
как будто ночь одна за всё в ответе.
Стекает по ногам её наряд,
но, как по мне, так груб тут букв парад.
По техникам полно видосов всяких.
Насилием несёт на расстоянии.
Причём в две сто́роны. Ведь люди – не собаки:
в плотском – души являют состояние.
По отношенью к женщине мужчины
становится понятно, что ему – жизнь.
А женщина любовника мнит богом.
Если, конечно, их соединение
не дрочка друг об друга. Шакти9 йога –
огня по позвоночнику стремление,
что в копчике был свёрнут, как в клубке
змея. Уж не "пироженка, где крем".
С ожесточением вбиваться в неё, ахи
той слыша – важно, часто даже главно.
Как ни крути, все отдохнём на плахе.
Лишь лицемер или сухарь не знает: love is
the stone in warp of world, if you throw off
it, your surrounding will, destroyed, be dedly soft.
Мне иногда охота перейти
на неродной язык, на нём и думать.
Так я его к себе включаю в стих.
Есть некие слова… да, как парфюм, их
мы чуем. Не перевести за словом запахов.
К примеру, "lust" и "malice". Нет аналогов.
Мои ребята трахались активно
(мне нравится по звуку даже: трахались).
"Секс" значит "пол" и значит "половина".
Там, где две половины, нет конца смертям.
Зовут оргазм французы маленькою смертью.
Но он задуман выходом в бессмертье.
Кончать на уровне планеты может леди.
Родство есть в джентльмене с её осью.
Опустим Тантру. Ниши ей в сюжете
нет. Ломится копилка от червонцев.
Перемотаем плёнку чуть позднее.
Я разговор их описать сумею:
– Инь, та с небес взирает в "центр мира",
в тебя. Взор через точку преломлён –
на землю, чувством освященною. Я ж снизу
через тебя смотрю на божий трон.
Естественно, своею человечностью
ты развращаешь мнение о вечности.
– А мне доступен весь обзор. Недурно, право.
Рисуешь ты словами, как пастелью.
– Гравёр, скорей, чего уж. Мне по нраву
заканчивать конфликт с тобой постелью.
Я вырываюсь выше, чем ты сам,
к седьмым и дальше, мать их, небесам.
– Намёк на то, что опущу Инессу?
– Да не намёк. Прямой вполне тут текст.
– Ты обчиталась мистиков, принцесса.
– Они мой занимают интерес.
– Ты смотришь в суть, а не на действия процесс.
Что непрерывно, зришь: с рожденья к смерти – цепь.
– Будь осторожен, Ян. На днях мне снилось,
на героине, оба, мы сидели.
Ломало у Ладьи меня. Бессильно
валялась в корчах, тот был у постели,
а я ревела: «Я-то слезу, он-то нет!»
И, как по мне, совсем это не бред.
– Ты потому Уайнхаус сегодня пела?
– Во многом. Её чувство поломало.
Представь: стремясь к святому через тело
супруга, она музыку собой ковала,
и из себя. Торчать, как он… как бог, желала, в общем-то.
Мир требует, но осуждает способ творчества.